Дарующие Смерть, Коварство и Любовь - Сэмюэл Блэк Страница 45

Я выполз из кровати в половину девятого утра. Обычно я просыпался раньше, но меня уже дней пять, с той самой герцогской пирушки, мучила бессонница. Я не мог выбросить ее из головы. Стефания Тоццони. Я не помню толком, что наболтал ей, но знаю, что мы проговорили почти целую ночь. Наедине. И могу сказать, что я… понравился ей. Но достаточно ли, чтобы провести со мной ночь любви? Не уверен. Хотя даже сама мысль о возможности такого события, видимо, поддерживала меня в крайне нервозном состоянии; безумное вожделение терзало меня днями и ночами.

Особенно ночами.

Более того, в долгие темные часы я воображал наши ласки с такой живостью, что потом с трудом мог сказать, приснились они мне или были в реальности. Я видел, как мы целуемся, ласкаем друг друга, сбрасываем одежды и… в бесконечных ненасытных повторениях, кои держали меня целыми ночами в возбужденном состоянии, сливаемся в экстазе в единое целое. Я видел ее склоненное надо мной тело, откинутую назад голову, спадающие на ее спину волны золотистых волос, и…

Да, но то было не простое вожделение. Нервное возбуждение буквально пожирало меня. Оно жило во мне постоянно, повсюду преследовало, куда бы я ни отправился. Я заходил в замок, разговаривал с помощниками Борджиа, его казначеем, другими посланниками, с охочими до сплетен французскими капитанами, — а ОНО неизменно жило во мне. Я обедал в дешевой таверне около моего жилья, читал письма из Флоренции. Агостино писал мне о моих врагах в Синьории; Бьяджо сообщал, что Мариетта сердится на меня за такое долгое отсутствие, — но каждое слово напоминало мне лишь о НЕМ. После ужина я отправлялся во дворец, ждал с другими посланниками, когда меня пригласят к Борджиа на аудиенцию. (Всегда первого, и всегда более длительную, чем с другими посланниками. Почему бы это? Не знаю, но из-за такой привилегии мне все завидовали.) И потом, когда в сумеречном, угрожающем и обаятельном обществе Борджиа мы обсуждали сложности власти и войны, заговоров и союзов — те самые темы, что обычно всецело занимали мои мысли, — я тем не менее… мог думать лишь о НЕМ. Господи Иисусе, избавлюсь ли я когда-нибудь от такого наваждения? В смятении я вновь перечитал письмо Агостино:

«Я уверен, клянусь Богом, что тебе там оказывают всяческое уважение, ведь к тебе благоволит сам герцог, не говоря уж о его придворных, и наверняка они восхваляют твое благоразумие и окружают тебя лестным вниманием. Эти мысли доставляют мне удовольствие, поскольку я искренне люблю тебя. Тем не менее мне не хотелось бы, чтобы ты пренебрегал тем, что может ускорить выполнение твоего задания. Дорогой Никколо, даже если пока незаметно подкрадываются лишь тени, они могут вскоре обрести реальные формы. Тебе известна натура злопыхателей, их хитрости и тайны, их соперничество и ненависть; ты знаешь, каковы они, и на сей раз от них всецело зависит человеческая судьба. Поэтому, не забывая об осторожности, ты должен беречь себя и позаботиться о нас, строя планы к нашим взаимным выгодам…»

Я задумчиво нахмурился, пытаясь сосредоточиться на служебных делах. Интересно, что он имел в виду, написав, что «пока незаметно подкрадываются лишь тени»? Это звучало весьма зловеще.