Великие тайны океанов. Средиземное море. Полярные моря. Флибустьерское море - Жорж Блон Страница 44

Наполеоновская эпопея имеет и светлые и темные стороны. Египетский поход с его грабежами, намеренным избиением пленных в Яффе не относится к числу славных дел; его омрачило и почти тайное бегство Бонапарта из Египта, где он оставил французскую армию на Клебера. Он даже не решился встретиться с Клебером и передал ему свои полномочия в письме.

На обратном пути французской эскадре пришлось просачиваться сквозь сеть крейсирующих английских судов. Флотилия, отплывшая во Францию, состояла из двух фрегатов венецианской постройки («Мюрион» и «Каррер») и двух шебек («Фортуна» и «Реванш») с запасом воды на три месяца и провизии на четыре месяца для четырехсот пассажиров.

Никто не знал, чем кончится этот переход, и следовало ждать худшего. Бонапарт со своим секретарем Бурьенном, а также с Бертье, Монжем, Бертолле и Евгением Богарне отправился на «Мюрионе»; «Каррер» забрал Мюрата, Мармона, Парсеваля де Гранмезона; на каждом фрегате имелся отряд охраны. Флотилия вышла в море 24 августа 1799 года.

Первая часть путешествия, от Александрии до Аяччо, длилась тридцать семь дней. Море было спокойным, и морская болезнь никого не мучила. Бриз дул чаще всего навстречу. Флотилия буквально ползла вдоль африканского побережья, держась как можно ближе к берегу, чтобы избежать патрульных английских фрегатов. Месяц пути от Александрии до полуострова Кап-Бон – в среднем 4,2 километра в час.

День тянется бесконечно. Чтобы хоть как-то убить время, пассажиры подолгу сидят за обеденным столом, и это раздражает Бонапарта. Долгая сиеста, чтение книг, потом генерал донимает бесконечными вопросами двух ученых – Монжа и Бертолле. Ночью плывут с погашенными огнями, любой проблеск света пугает. Однажды утром наконец показывается Тунис и развалины Карфагена. Бонапарт вспоминает о Ганнибале. Быстрые фелюги скользят по синей воде. Африка остается позади. Курс на север! Будто по сигналу, бриз свежеет и дует в нужном направлении, флотилия словно летит по пустынному морю. Сардиния. 29 сентября – пролив Бонифачо; 1 октября – Корсика, Аяччо.

Бонапарт провел там неделю, отчасти из-за того, что стих ветер, отчасти потому, что с радостью вернулся в родной дом и встретился со своей кормилицей. Но вести, которые доходят до него, тревожны: Франция в руках врага, завоеванные ею земли отобраны. Эти несколько дней на Корсике Бонапарт живет в каком-то отупении, он не в состоянии строить планы на будущее, его преследует одна мысль: Жозефина постыдно обманула его, сделала всеобщим посмешищем, и с ней надо развестись!

7 октября. Снова благоприятный ветер наполняет паруса кораблей. Крохотная флотилия отплывает к вечеру. Сто тридцать морских миль (240 километров) отделяют Аяччо от бухты Фрежюс. Бонапарту и его окружению путешествие кажется очень долгим, но не по причине жестокой качки, а из-за тревоги за свою судьбу. 8 октября, когда на закате дня корабли подходят к Йерским островам, выясняется, что английские суда блокировали французское побережье. Впереди по левому борту на западе вырисовываются паруса семи судов, затем на горизонте появляются новые паруса – еще семь судов.

– Флот адмирала Смита, – говорит Бонапарт.

– Может быть, вернемся обратно на Корсику? – предлагает капитан Гантом. – Ночь скроет нас от глаз противника.

– Ни в коем случае! Вперед!

Паруса английских судов все растут. Быстро темнеет. Среди пассажиров царят тревога и страх. Светает, но тревога не проходит. Изредка слышатся пушечные залпы.

– Англичане извещают друг друга о положении судов.

Утром море пустынно, лишь в восточной части горизонта видны удаляющиеся паруса вражеского флота. Опасность миновала. Французская береговая батарея, приняв крохотную флотилию за англичан, вдруг открывает огонь, но недоразумение быстро улаживается. Суда становятся на якорь перед Сен-Рафаэлем. Генерал Бонапарт навсегда прощается с благожелательным к нему Средиземным морем. Но императору Наполеону еще предстоит встреча с ним через пятнадцать лет.

Со слов Нельсона мы знаем, как встретила его леди Гамильтон, когда он, контр-адмирал, победитель сражения при Абукире, вернулся 28 сентября 1798 года в Неаполь: «Она взошла по трапу, почти без сознания упала мне на руки и прошептала: „О боже, возможно ли это?“ Она пришла в себя, лишь выплакавшись».

«На руки» – выражение в данном случае неточное: одноглазый Нельсон был одноруким. Сам он подшучивал над своими увечьями. «Готовлюсь показать вам остатки Горацио Нельсона», – писал он леди Гамильтон. Она с нетерпением ждала его возвращения: «Нет, мне не хочется умирать, я готовлюсь приветствовать и расцеловать победителя. С ног до головы одеваюсь а-ля Нельсон. Моя шаль вышита золотыми якорями. Серьги повторяют форму якорей Нельсона. Мы все влюблены в Нельсона». Герой, по-видимому, тоже обезумел от любви, поскольку о том, что леди Гамильтон от радости «упала ему на руки», он написал в письме к своей супруге. Любая, даже не очень ревнивая и подозрительная жена сообразила бы, что к чему.

Посол Гамильтон тоже в курсе дела. Эмме еще нет и тридцати пяти лет, ему уже около семидесяти, и он понимает, что в его возрасте подвигов не совершить. А потому пусть поклонником Эммы станет человек заслуженный. Самое главное – не нарушать правил приличия. И он решает не замечать происходящего.

В Англии редко говорят «Абукир». Британцы говорили и говорят «нильская победа». Они и их союзники в Европе поняли, что уничтожение экспедиционного флота французов – первый серьезный удар по корсиканскому чудовищу.

Поэтому-то Нельсону и оказали ошеломляющий прием в Неаполе, улицы которого были увешаны полотнищами со словами: «Да здравствует Горацио Нельсон, наш освободитель!» Ему присвоили титул барона Нильского, он отвечал на овации и тосты в свою честь на бесчисленных банкетах и празднествах. Он пьянел от любви в объятиях одной из красивейших женщин Европы. Шли дни и ночи, но праздник не прекращался. Неаполь стал «второй Капуей» ^[30].

«Французы наступают!»

Поражение под Абукиром не помешало им пройти через всю Италию. Войска Шампионне у ворот Неаполя. Ну и что же! Нельсон сажает на корабль королевскую чету, Гамильтонов и часть двора и переправляет сливки местного общества в Палермо, где сладкая жизнь возобновляется с новой силой. Она не затихает и в то время, как в Неаполе король Фердинанд IV начинает кровавую расправу над сторонниками изгнанных оттуда французов. Связь Нельсона и Эммы Гамильтон стала как бы катализатором лихорадки развлечений. Леди Гамильтон играет на арфе и поет на борту адмиральского судна «Фудройант» («Ослепительный»). Она выступает на вечерах со своим давним номером, слегка прикрывая наготу полупрозрачной тканью, и эти выступления вызывают взрывы восторга. Нельсон счастлив и горд. «Говорят, – строго пишет ему адмирал Гудолл, – что вы превратились в Ринальдо в руках Армиды» ^[31].