Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - Таисия Наполова Страница 43

— Садись, Сергеич, да рассказывай, с чем приехал Лигардушка?

— До греков дошла молва об Аввакуме и Морозовой...

Лицо царя Алексея выразило некоторое сомнение.

— Какой резон учёному греку, газскому митрополиту мешаться в раскольничьи дела?

— А ежели учёный грек даст русским духовным лицам верный совет?

— То так, — согласился Алексей.

Имя Паисия Лигарида было любезно ему уже тем, что тот поддержал его в борьбе с Никоном. Когда Лигарид в 1662 году приехал в Москву под именем митрополита Иерусалимского, он был обласкан царём и в благодарность за добрый приём сделал попытку примирить царя и патриарха Никона. И не его вина, что ничего доброго из этого не получилось. Но, может быть, высокий учёный авторитет Лигарида поможет в деле Аввакума и Морозовой? Сам Алексей стал и думать об этом, однако нашёл нужным засомневаться. Матвеев молчал, поглядывая на Наталью, и она поняла, что слово теперь за ней.

— А то не резон! Сказывают, что раскольники, ведомые Аввакумом и Морозовой, смущают ныне и заморских попов. А наши попы по их слову пуще того начали противиться духовным наставлениям Никона. Доколе русская православная вера будет находиться в поношении? Когда это было, чтобы баба-еретичка верх взяла? Почто Аввакум такую волю взял? Повёл за собой других попов. Или нет на таких святотатцев управы? А сей Аввакум последними словами поносит святого старца Никона. Это ли не срам!

Царь понимал, что Наталья желала подтолкнуть его к карательным действиям, но он устал от ненависти и не хотел быть жестоким. Но спорить с Натальей ему тоже не хотелось, и он решил перевести разговор на другое. Матвеев, наблюдавший на его лице эту борьбу, понял, что наступил удачный момент, чтобы поддержать Наталью.

— Государь, я слыхал от патриарха, что епископы просят сжечь сруб, где находится Морозова. Видно, что не токмо ты, государь, но и многие духовные лица потеряли терпение с крамольной боярыней...

Алексей, которому начинало досаждать это давление на него, нашёл дипломатический ход:

— У духовных лиц есть обыкновение оставлять последнее слово за царицей: не скажет ли она милостивого слова? Все помнят, что царица Мария Ильинична отпросила протопопа Аввакума от казни.

Наталья поджала губы:

— За Аввакума просить не стану. За Морозову — тем паче.

Царь Алексей, который не знал, что делать, снова уклонился от прямого ответа:

— Легче было управиться с мятежом Стеньки Разина, чем с церковными мятежами да расколами на местах.

— Ты царь, твоего слова ждут, — напомнил Матвеев.

«Ишь ты... «Твоего слова!» Да слово-то царское. Или легко будет мне, царю, сносить, когда в Европе пойдёт молва, что на Руси горят костры инквизиции?! Да и в своей державе многие косятся, а боярин Соковнин открыто сказал, что пытки над Феодосьей Морозовой инквизиции подобны...»

Подумав немного, ответил с уклончивой усмешкой:

— Послушаем, что скажет учёный грек Лигарид. Особа духовная, архиерей...

Матвеев, внимательно следивший за выражением лица Алексея, с радостно-угодливым видом произнёс:

— За чем же дело стало? Вот и пусть учёный грек рассудит по праву...

Матвеев уже давно задумал представить Лигарида этаким магом-волшебником, который без труда решит их затруднения. Для этого и вызвал его в Москву царским именем, хотя сам царь и не ведал о том.

Лет за пять до описываемых событий иерусалимский патриарх Нектарий писал царю Алексею: «Даём подлинную ведомость, что Паисий Лигарид отнюдь не митрополит, не архиерей, не учитель, не владыка, не пастырь, потому что столько лет, как покинул свою епархию и, по правилам святых отец, архиерейского чина лишён. Он с православными православен, а латины называют его своим, и папа римский берёт от него ежегодно по двести ефимков, а что он, Паисий, брал милостыню для престола апостольской соборной церкви, то лютый волк послал с племянником своим на остров Хиос».

Однако эта грамота не произвела на царя никакого действия. Он даже не ответил на неё, а к Лигариду российские власти продолжали относиться со всей заботой. «Пожаловал великий государь газского митрополита Паисия, велел ему дать жалованье вместо прибавки корму сто рублей. Двор, где он стоит, осмотреть и, что ветхо, починить, да с вин, которые купят в Архангельске, пошлин не брать».

Воспрянув духом, Лигарид написал письмо логофету ^[16] константинопольской церкви Константину, в котором были оскорбительные выражения о бывшем иерусалимском патриархе Нектарии. Это вызвало гнев его преемника Досифея, который назвал Лигарида глупым, бесчеловечным и бесстыдным.

Царские власти отнеслись к новой провинности своего подопечного странно. К высокопоставленному греку явился царский посланный с просьбой простить Лигарида и прислать ему разрешительную грамоту.

Царь Алексей, такой строгий в вопросах веры, простил двоеверие Лигарида. Одной добротой сердца и склонностью к снисходительности этого не объяснить. Здесь, очевидно, сказывалось давнее влияние на царя Алексея устойчивых симпатий к Лигариду со стороны Никона и Матвеева. Никон, будучи ещё патриархом в то время, вызвал Лигарида в Россию, разрешил ему архиерейскую службу и сбор «дани» с русской епархии в пользу папы римского. Столь же усердной и загадочной была приверженность к католическому миссионеру и со стороны Матвеева.

В истории русской церкви сохранились факты, подтверждающие отступничество Лигарида от православия. Когда его в том винили при жизни, он грубо отпирался. Лигарид усердно трудился во славу унии. Видимо, его ложь была рассчитана на то, что люди не знали, что такое уния. Это было весьма хитрое изобретение католиков, рассчитанное на подчинение православных людей католическому вероисповеданию. Хитрость была в том, что православные люди должны были признать власть папы римского и подчиняться католическим ксёндзам. За это им разрешалось сохранить некоторые православные обряды. Несчастных людей обманом и силой загоняли в унию, они терпели издевательства. Тех, кто уклонялся от унии, бросали в тюрьму, подвергали экзекуции.

Тем не менее Матвеев продолжал водить дружбу с Лигаридом и приходил ему на выручку, когда противники унии пытались его притеснить. Сохранилось письмо Лигарида Матвееву: «По Боге и царе в тебе имею заступника милостивейшего, помоги мне некиим даром вместо милостыни, умоли, чтобы мне позволили служить по-архиерейски. Собирают здесь много денег отовсюду, а кому и на что собирают — не знаю. Изволь об этом разыскать, о бодрейший Киева страж!..»

Судя по всему, шла борьба между униатами и православными за денежные доходы, и Матвеев своей властью поддерживал денежные притязания Лигарида. И вдруг царский указ о возвращеции Лигарида из Киева в Москву.

В тот день Матвеев пригласил его в свой особняк. Издали из окна ему было видно, как в сопровождении иеромонаха по направлению к крыльцу бодренько шёл старик на вид лет пятидесяти. В его сухощавой сутуловатой фигуре чувствовались, однако, неуверенность и робость, столь не свойственные Паисию. «Видимо, не знает, зачем отозвали в Москву, — подумал Матвеев. — Проворовался в Киеве и теперь боится». Из-под архиерейской шапочки выступали седые с рыжиной волосы. Лигарид поднял на особняк нерешительный взгляд, и Матвееву стало отчего-то жалко его, хоть и не склонен был к жалости.