Федор Чижов - Инна Симонова Страница 43

Переезд в Москву стал новым рубежом в жизни Чижова. Отныне его мечты о всеславянстве и вера в особый строй русской души, находящий свое выражение в шедеврах отечественного искусства и литературы, трансформировались в одержимость «черновой, поденной работой» во славу русского экономического процветания.

Полученные в ходе Крымской кампании убедительные доказательства крайне бедственного состояния российской промышленности и финансов побудили Чижова с утроенной энергией взяться за устранение тех препон и препятствий, которые чинила на пути хозяйственного подъема страны бюрократия. Если при Императоре Николае I даже «самая возможность обсуждения в печати всяких общественных и политических вопросов представлялась… как бы государственной ересью» и «господствовало убеждение, что только управляющие страной в состоянии сообразить, что именно нужно и полезно для управляемых» ^[288], то с воцарением Александра II на страницах периодической печати стали открыто дебатироваться волнующие общество проблемы.

Уже в «Русской беседе» были сформулированы основные положения славянофильской программы обустройства России. В социально-экономической области требования «москвичей» сводились к необходимости покровительства отечественной промышленности путем протекционистских таможенных пошлин, сооружения сети железнодорожных линий, расширения и улучшения качества технического образования.

После снятия в 1858 году запрета на обсуждение в печати крестьянского вопроса славянофилы стали издавать специальное приложение к «Русской беседе» — журнал «Сельское благоустройство». В нем они излагали свои взгляды на условия упразднения крепостного права и улучшения быта крестьян.

«Какие странные, смешные и нелепые толки ходят о нем (о славянофильстве. — И. С.) в различных слоях общества! — недоумевала в 1857 году появившаяся вслед за „Русской беседой“ и вскоре запрещенная славянофильская газета „Молва“. — Для иных славянофилы — враги просвещения, люди отсталые, вздыхающие о прежних порядках вещей, желающие батогов и пытки. Для других — они враги всего иностранного, они ополчаются против французского языка, предпочитают соленые грибы трюфелям и квас — шампанскому. Для иных — как бы общественные раскольники, не принимающие нововведений моды и отстаивающие древние обычаи и платья». Подобный вздор проистекал, по мнению «Молвы», из-за того, что «славянофильство долго не имело своего журнала и более определялось отзывами противников, нежели объяснениями последователей своих» ^[289].

С появлением первых славянофильских журналов и газет вокруг них стали группироваться представители тех социальных слоев, чьи интересы совпадали с выдвинутой славянофилами программой необходимых в стране преобразований, — промышленники и купцы, заинтересованные в широком развитии национальной промышленности, в резком уменьшении влияния иностранного капитала. Они подписывались на печатные органы славянофилов, выступали на их страницах со статьями, а в случае издательских затруднений оказывали щедрую материальную помощь. Так, еще в 1852 году, когда вышел в свет славянофильский «Московский сборник», А. С. Хомяков сообщал в одном из писем, что «сбыт его удивительно хорош. Уже с лишком 700 экземпляров разошлись, и все еще требуют. Купечество Ростовское и Ярославское выписало 50 экземпляров. Видно, в пору пришелся» ^[290].

Свои особые отношения с купечеством славянофилы обосновывали идеологически, исходя из теории славянофильства: промышленная и торговая сила — чисто земская по своему характеру; промышленная и торговая среда — ближе прочих образованных классов к народу. Так как Москва, носительница и хранительница русского народного духа, являла собой средоточие земской жизни, то не удивительно, что самые тесные узы стали соединять славянофилов с «именитым московским купечеством».

Уже в середине 30-х годов XIX века допетровская столица России стала превращаться в город по преимуществу купеческого сословия. А. С. Пушкин, наблюдая перемены, происходившие в характере московской жизни, обращал внимание на то, что «Москва, утративши свой блеск аристократический, процветает в других отношениях: промышленность, сильно покровительствуемая, в ней оживилась и развилась с необыкновенною силою. Купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством» ^[291]. Об этом же спустя десять лет писал путешествовавший по России прусский барон Август Гакстгаузен: «Москва, средоточие русской промышленности, превратилась из дворянского города в фабричный… Если спросите теперь, кому принадлежит этот дворец, то получите ответ: „фабриканту такому-то“ или „купцу такому-то“, а раньше „князю А или Б“» ^[292].

Безусловно, возвышение представителей торгово-промышленного сословия воспринималось славянофилами, противниками аристократических отличий и привилегий, одобрительно. Для них рост значения купечества был сродни усилению земских, народных начал в жизни общества.

Оказавшись в Москве в центре группы предпринимателей, стремившихся к сближению со славянофильскими идеологами, Чижов стал развивать экономическую сторону славянофильской теоретической программы. При этом идеал славянофильства — свобода земской, общинной жизни — распространялся им на новую область — область свободы частного предпринимательства.