КГБ в Японии - Константин Преображенский Страница 43

В армии выросло несколько поколении, с младых ногтей впитавших в себя пропагандистский образ армии, внушенный политруками. События и факты реальной жизни, разрушающие этот образ, воспринимались офицерами болезненно.

— А есть ли у нас вообще Советская власть? Как получилось, что пьяница и дебошир стал генералом? — запальчиво спрашивали пожилые полковники у моего отца-генерала, заместителя начальника пограничных войск, повергая его этим вопросом в ужас и заставляя тотчас, словно бы что-то вспомнив, переводить разговор на другую тему.

Приходя домой, он возмущался политической наивностью седовласых младенцев, проживших, как было принято говорить в СССР, большую жизнь.

В этой жизни они по многу раз сталкивались с несправедливостью, всякий раз объясняя ее нерадивостью тех или иных гражданских чинов, но, разумеется, не всего общества. А тут явное злоупотребление шло из ЦК КПСС, лично от Брежнева, и что самое невероятное — от обожаемого ими Андропова, этого образца кристальной честности и строжайшей партийной дисциплины Все это не могло уместиться в головах ветеранов пограничников… Что же так поразило их?..

У Леонида Ильича Брежнева была любимая медсестра Н, а у нее — муж, офицер-пограничник, злостный нарушитель воинской дисциплины. Однажды он, будучи пьяным, потерял в метро пистолет, потом умудрился попасть на городскую гауптвахту для офицеров Окажись на его месте кто-то другой, его давно бы уволили, но ему все сходило с рук благодаря высоким связям его жены.

Однако самому Брежневу он понравился, когда Н. как-то умудрилась их познакомить. Добродушному генсеку понравилось выпивать с ним на пару, он дружески называл его Серегой.

Опрокинув несколько рюмок, они, подперев головы руками, задумчиво пели любимую песню Леонида Ильича «По нехоженым тропам протопали лошади». К тому времени престарелый вождь подустал от дел, ему приелось привычное окружение.

— Как же вы мне надоели! — в сердцах говорил он своим помощникам Александрову и Цуканову. Серега же был для него свежим человеком, никак не связанным с ним каждодневной общей работой.

В быту Брежнев был весьма добр и любил делать своим приближенным подарки. Однажды, войдя в самолет и увидев сидящую у окошка незнакомую женщину средних лет, он спросил у начальника охраны:

— Кто такая?..

— А это ваша телефонистка, она оперативно соединяет вас с главами иностранных государств! — угодливо объяснил тот.

— Дать орден Ленина! — бросил Брежнев, направляясь в свой роскошный салон..

Он по-отечески относился к своей охране, многих помнил по именам, а одному из своих шоферов, подполковнику КГБ, жившему с нами в одном подъезде, даже подарил свой фотопортрет с надписью: «Спасибо тебе, Саша, за хорошие руки».

Каждое утро, направляясь к машине, он не только здоровался с охранниками, но некоторым, кого знал давно, адресовал дружеские фразы. Казенные и ничего не значащие, в устах столь важного человека они приобретали порой первоначальный смысл.

— Мы с тобой еще поработаем! — как-то бросил он немолодому охраннику, открывшему ему дверцу автомобиля.

Услыхав это, руководители Девятого управления КГБ схватились за голову: ведь этого старика собирались вот-вот увольнять, и на него уже было заведено пенсионное дело!.. Дело тотчас сожгли, и ветеран кремлевских покоев продолжал работать, получая неплохую зарплату, наращивая размер будущей пенсии, поскольку выслуга лет в охране членов Политбюро исчисляется из расчета год за полтора. Кроме того, в условиях все более острой нехватки продовольствия в стране, официально именуемой Продовольственной программой, он продолжал приносить домой банки с икрой, куски туш убитых Брежневым кабанов, пользоваться путевками в дома отдыха, улучшать жилищные условия и успешно преодолевать прочие бытовые трудности, которые для простого советского человека превращались порой в неразрешимую проблему.

Именно поэтому наши военные, особенно генералы, так не любят уходить на пенсию и оттягивают этот срок сколько могут.

Пенсионный шок выдерживают не все Еще вчера днем или вечером неожиданно раздавался дверной звонок, и безмолвные солдатики вносили ящики с дынями из Туркестанского военного округа, с копчеными угрями из Прибалтийского, с бутылками перцовой горилки из Киевского. А сегодня приходится самому тащиться в продовольственный магазин, и только для того, чтобы увидеть лишь пустые полки.

В пенсионном отделе Министерства обороны или КГБ отставнику генералу могут дать путевочку в санаторий, но обязательно в межсезонье, да и номер окажется уже не тот. То ли дело совсем недавно, когда перед твоим приездом толпы солдат и уборщиц тщательно мыли пол, а запыхавшийся главный врач выбегал к твоему лимузину и отдавал рапорт. А теперь сам вынужден тащить чемодан вверх по лестнице…

Многие генералы просто не выдерживают таких перемен. Именно поэтому обладатели двух самых высоких чинов, маршалы и генералы армии, получили в нашей стране привилегию, не виданную больше нигде в мире — право вообще не уходить на пенсию до последнего дня жизни.

Разумеется, состарившись, они не работают и сидят по домам, но числятся на службе и потому пользуются соответствующими их чину привилегиями: могут в любую секунду вызвать автомобиль, дать любое поручение адъютанту, заказать пятикомнатный номер люкс в любом санатории. Живут они зимой и летом на государственной даче, а огромной зарплаты и кремлевского пайка хватает на всю многочисленную родню…

Пограничника же Серегу его царственный друг решил вознаградить так, как и подобает властителю — вознести его до должности заместителя командующего всех пограничных войск КГБ. Впрочем, этому, кажется, предшествовал разговор Н. с женой Брежнева, Викторией Петровной. Приближенная медсестра пожаловалась, что ее мужа несправедливо затирают в погранвойсках, не дают ему служебного роста.

Та немедленно позвонила Андропову и приказала помочь обиженному Сереге. И тот, вместо того чтобы грозно произнести в ответ:

— Какое вы имеете право, Виктория Петровна, вмешиваться в секретные дела КГБ?! Я буду жаловаться Леониду Ильичу!.. — быстренько подготовил указ о присвоении Сереге генеральского звания…

По существовавшим в СССР правилам Серега, прежде чем получить столь высокий чин, должен был несколько раз сходить в ЦК, получить там руководящие указания и рекомендации и пообещать на новом посту действовать как подобает коммунисту. Вся эта процедура не была предусмотрена официально и потому держалась в секрете.

Каждый советский начальник с замиранием сердца переступал порог здания на Старой площади, не зная, что там его ждет Расстрелять, правда, уже не могут, но не так уж давно, при Сталине, это происходило довольно часто.

Однако беседы, которые в Центральном Комитете вели с Серегой, были совсем не грозными и даже не строгими, они носили какой-то увещевательный характер.

— Вам надо бросить пить! Вы же понимаете, кого вы подведете! — сурово произнес, подписывая Серегино назначение, тщедушный старик Савинкин, гроза всех советских маршалов и генералов, заведующий отделом административных органов ЦК КПСС.