Фрейд - Петр Люкимсон Страница 43

«Я заметил, что этот метод (психоаналитического лечения. — П. Л.) часто смешивают с гипнотическим внушением, заметил это потому, что сравнительно часто мои коллеги, у которых я обычно не пользуюсь особым доверием, посылают ко мне больных, разумеется, случайных больных, с просьбой их гипнотизировать, — отмечал Фрейд в докладе „Методика и техника психоанализа“. — Но уже около восьми лет я не прибегаю к гипнозу в целях терапии (исключая отдельные опыты) и обыкновенно возвращаю обратно присланных, дав совет тем, кто рассчитывает на гипноз, чтобы они сами его применяли. В действительности между суггестивной и психоаналитической техникой существует самая большая противоположность, та противоположность, которую великий Леонардо да Винчи выразил в формулах per via di pore и per via di levare. Живопись, говорит Леонардо, работает per via di pore (путем наложения, создания); она накладывает мазки красок там, где их раньше не было, на бесцветное полотно; скульптура, напротив, действует per via di levare (путем отнятия, высвобождения), она столько отнимает у камня, насколько он скрывает находящуюся в нем статую. Точно так же, м. г., суггестивная техника старается действовать via di pore, не задумываясь над происхождением, силой и значением симптомов болезни, а накладывая еще что-то, а именно внушение, ожидая, что оно окажется достаточно сильным, чтобы помешать проявлению патогенной идеи. Аналитическая терапия, напротив, не старается ничего накладывать, не вводить ничего нового, а отнимает, устраняет, и для этой цели она задумывается над происхождением болезненных симптомов и психической связью патогенной идеи, устранение которой составляет ее цель… Я так давно оставил технику внушения, а вместе с ней и гипноз, потому что отчаялся сделать внушение настолько сильным и стойким, как это необходимо для окончательного лечения» ^[92].

Однако ряд ведущих психотерапевтов XX века были убеждены, что в этих словах Фрейд явно лукавил. «Опираясь на работы Фрейда, относящиеся к 1886–92 гг., то есть к периоду его возвращения из Парижа и до появления „Предварительного сообщения“, охватывающего пять важнейших лет в развитии его учения, Нассиф прослеживает пройденный Фрейдом путь и остроумно замечает: если Фрейд и отказался от внушения, он никогда не отказывался от гипноза, — писал известный французский терапевт, один из создателей „гипноанализа“ Леон Шерток. — Поскольку гипноз в его время рассматривался как злоупотребление властью, заявление Фрейда о том, что он прекращает заниматься гипнозом, было просто уловкой с его стороны. В действительности же… вся, по выражению Нассифа, „декорация“ психоаналитического сеанса — кушетка, положение лежа и т. п. — ведет свое начало от гипноза. Язык психоанализа неотделим от этой „декорации“, он не может существовать без своего рода естественного обмена, в котором предметами обмена служат взгляд и голос… В „декоративно-сценической“ стороне психоанализа всегда присутствует элемент гипноза, гипноз всегда лежит в основе сеанса психоанализа, и сама теория психоанализа никогда бы не появилась на свет, если бы Фрейд не занимался гипнозом» ^[93].

Однако действительно ли Фрейд использовал гипноз во время сеансов психоанализа, неизвестно, а ортодоксальный психоанализ, апеллируя к словам Фрейда, категорически отвергает гипноз даже как сопутствующий метод. Тем не менее цитировавшийся выше Леон Шерток убежден, что отношение самого Фрейда к гипнозу было неоднозначным. Он напоминает, что один из учеников Фрейда Зиммель во время Первой мировой войны применял гипноз для лечения военных неврозов солдат и офицеров немецкой армии, и Фрейд полностью одобрил этот его опыт.

* * *

Как видим, внешняя канва жизни Фрейда в конце 1880-х годов хорошо прослеживается, но на самом деле в ней остается немало загадок.

К этому времени его быт вошел в некую наезженную колею. Его распорядок дня включал в себя ежедневный прием пациентов, визиты к ним, работу в Институте детских болезней и — как отдушину — регулярные походы в гости к старому другу Йозефу Панету, где обычно собирались для игры в тарок и другие его приятели — Оскар Рие, Людвиг Розенберг, Леопольд Кёнигштейн.

Иногда, впрочем, место сбора менялось: друзья собирались у Рие или Кёнигштейна, но почти никогда у самого Фрейда — Марта не очень любила гостей, да и присутствие маленьких детей не способствовало гостеприимству. Фрейд явно предпочитал встречаться у Панета: ему не очень нравилась еврейская кухня в доме Рие и Кёнигштейна, и на следующий день после их посещения он жаловался на запоры и боли в желудке. Психоаналитик вполне может увидеть в этом очередное подтверждение еврейского комплекса, «несварения еврейства» Фрейдом, желания «запереть» его в себе. Именно это, а отнюдь не особенности еврейской кухни, возможно, и вызывало фрейдовские запоры.

В любом случае за карточным столом во время таких посиделок не только играли, но и обсуждали последние новости, новинки литературы и, само собой, новые идеи в самых различных областях знаний. Не исключено, что именно в кругу этих четверых друзей Фрейд «обкатывал» приходившие ему в голову мысли, учитывая их контрдоводы и заодно проверяя, как эти идеи могут быть встречены научными кругами и широкой публикой.

То, что Фрейд не спешил домой, видимо, тоже было показательно. В 1889 году у него родился второй сын, названный в честь Шарко Жаном Мартеном, и Марта, занятая детьми и хлопотами по дому, всё больше напоминала ему обычную еврейскую матрону, «мадам еврейку». Период нежных писем остался позади, и хотя влечение к ней сохранилось, он уже не видел в супруге той романтической девушки, с которой хотелось делиться самыми сокровенными мыслями и планами.

Вдобавок, отказавшись под влиянием Фрейда от религиозного образа жизни, Марта, видимо, всё же соблюдала в какой-то степени еврейские законы ритуальной чистоты. Как известно, эти законы запрещают супружескую близость не только в период месячных, но и еще как минимум семь дней после них. Возможно, Марта придерживалась также и укоренившегося среди евреев предрассудка, по которому такая близость запрещена в первые 40 дней после рождения мальчика и в течение 80 дней в случае рождения девочки. Всё это, безусловно, обедняло сексуальную жизнь молодой семьи и не могло негативно не сказываться на настроении Фрейда и его взаимоотношениях с женой.

Оказавшись в Нанси, Фрейд пишет письма уже не Марте, а свояченице Минне, вновь, как это было и в Париже, рисуя себя скучающим и одиноким. «Да, мое утро проходит очень приятно, ибо если я не просыпаю, то позволяю себе окунуться в чудеса внушения. Но дни здесь скучны», — констатирует он.

Но говорит ли Фрейд в данном случае правду и только правду? Ряд исследователей сильно в этом сомневаются, особенно когда вспоминают, что одновременно с Фрейдом в Нанси — якобы исключительно для того, чтобы лечиться у того же Бернгейма — появилась Анна фон Либен. Посещая Бернгейма, она тем не менее продолжила лечиться и у Фрейда, и тот… ежедневно навещал фон Либен в ее номере.