Игнатий Лойола - Анна Ветлугина Страница 43

На редкость суровая зима выдалась в Венеции в 1524 году. Особенно холодным стал январь.

Падал снег, замерзали лужи. На площади Святого Марка голуби поджимали лапы. Иниго, простуженный и злой, сгорбившись, ходил взад-вперёд у входа в храм. Его одежда совсем не годилась для такой погоды. Обтрёпанные штаны едва доходили до щиколоток, ропилья прохудилась, а хубон имел на спине многочисленные разрезы — по последней моде, ведь одежду подбирали «уважаемые господа» из Манресы.

До Венеции он добрался с превеликим трудом, измученный морской болезнью, бурями и неучтивыми капитанами. Неудивительно, что сомнения вновь охватили его со страшной силой. Более всего беспокоила теология. Зачем проповеднику эта непонятная расплывчатая наука? Для убеждения нужны сильные выражения и проникновенный голос.

Всем этим Иниго владел с юности. Ему ведь даже удалось однажды уболтать тюремщиков. Они выпустили его, несмотря на учинённый дебош, за который полагалось сидеть несколько месяцев.

Может, выславший его францисканский провинциал просто побоялся конкуренции? Очень похоже. Особенно если учесть нехватку пищи и общий упадок обители. Но отлучение от церкви оставалось для Лойолы страшной угрозой. Церковь была для него зримым воплощением Божиего присутствия в мире людей. Ведь она вела своё начало от самого Христа через Его апостолов.

Размышлять становилось всё труднее от холода. Вдобавок, горожане сидели по домам. Редкие прохожие, прятавшиеся от ветра в тяжёлые складчатые плащи, не очень-то хотели спасать душу, подавая милостыню бездомным.

В конце концов, после долгих терзаний и борьбы с гордостью, Иниго пошёл к дому сенатора.

Слуга, открывший дверь, посмотрел на оборвыша с неприязнью. Лица его Иниго не помнил. Да и вообще, живя в этом доме, не обращал особого внимания на слуг. Придать, что ли, голосу особую вежливость?

— Скажи Марку Антонию: приехал паломник из Святой земли.

Дверь начала закрываться, но Лойола, предусмотрительно поставив ногу на порог, вкрадчиво заметил:

— Ты хоть знаешь, кого хочешь не пустить? Знаешь, как сенатор ждёт меня?

Тот мгновенно отпустил дверь и побежал докладывать. «Чем не теология?» — с усмешкой подумал Иниго. Вдруг ему стало противно. Вранье ведь это. Марк Антоний вовсе не ждёт его. Умея говорить, можно убеждать людей в чём угодно. Какой простор для искушений!

Слуга уже вернулся с виноватым видом. Действительно, гостя просят пожаловать в комнаты.

Хозяина не было дома, зато его жена и дочери выказали такое неподдельное радушие! Иниго стало неловко, что у него нет с собой ни крестика, ни даже простого камушка из Святой земли. Его усадили на мягкие подушки, принесли вина и жареной дичи.

— Сколько неверных вам удалось обратить? — хозяйка уселась поудобнее, укутав плечи бархатной накидкой, отороченной мехом, и приготовилась выслушивать длинный рассказ.

— Нисколько, — вздохнул Иниго. — Францисканцы не позволили мне этого. По их словам, для проповеди необходимо знать теологию. Мне же казалось достаточно одного Святого Духа.

— Конечно! Вы абсолютно правы, — возмутилась сенаторша, — какой ужас! Они лишили людей вашей боговдохновенной речи. Но, действительно, без одобрения инквизиции нельзя проповедовать, как мне кажется.

Она задумалась, взяв изящными пальцами изюминку с серебряной тарелки.

— Послушайте! Вам просто нужно войти в те круги, где диспутируют влиятельные теологи. Как раз завтра здесь, в Венеции, в доме друга моего мужа собирается такое общество. Я договорюсь о вашем присутствии.

На следующий вечер, отмывшись и в новой тёплой одежде, Иниго пришёл в указанный дом. Встреча, как ему сказали, посвящалась обсуждению «Аугсбургского вероисповедания», составленного неким Меланхтоном. Этого Меланхтона, по словам сенаторши, уважал сам Лютер. Иниго не знал ни того ни другого, но глубокомысленно кивнул на всякий случай.

Дом с пятнами сырости на стенах и с подслеповатыми окошками, выходящими на узкий тёмный канал, не говорил о роскоши, но публика, судя по всему, там собралась важная. Пышно одетые вельможи, учёные в академических шапочках, лица духовного звания. Прибыл даже кардинал в малиновом дзукетто. Собравшиеся оживлённо беседовали. Иниго изо всех сил вслушивался в полузнакомые итальянские и латинские слова, но смысл постоянно ускользал.

— Вы читали? ...ваше мнение?

— Непобедимая книга. «Liber invictus, non solum immortalitate, sed et canone ecclesiastico dignus», — как говорит Лютер.

— Лютер — еретик, приговорённый к смерти. Странно, что вы...

— ...но трактат о первенстве папы...

— ...и, несомненно, potentia absoluta...

Иниго затосковал. Он не понимал, зачем разговаривать с этими людьми. К тому же нога нестерпимо заныла.

Между тем друг сенатора уже представил его гостям как проповедника и автора теологических трудов. Последнее совсем не понравилось Лойоле. Его «Духовные упражнения» находились ещё в стадии написания. К тому же, не поняв толком, что есть теология, он не знал, можно ли называть его записки теологическими.

— Гость из Испании — это прекрасно. Давайте для начала послушаем его, — предложил кто-то из магистров.

Все глаза оказались устремлены на Иниго. Он, умеющий вести за собой солдат на смерть и вразумлять толпу пьяных драчунов, вдруг потерялся. «Вот же то, чем ты собираешься заняться!» — говорил ему разум, но сердце колотилось, как пойманная птица.

Кардинал что-то шепнул своему спутнику.

— Ну давайте же, — с нетерпеливым раздражением велел тот Иниго. Отступать было поздно.

— Нужно уметь распознать, — наконец сказал он, — чтобы понять: от Бога твои мысли или от дьявола. Для этого нужно испытывать свою совесть... приучать её быть чистой весь день, два дня, неделю... всю жизнь, если получится.