Песнь небесного меча - Бернард Корнуэлл Страница 43

Рядом со мной появился Пирлиг.

— Давай избавимся от этой тряпки, — сказал он.

Я увидел, что со стены свисает знамя. Пирлиг вытянул его и показал изображенного на нем ворона — знак Зигфрида.

— Мы дадим им знать, — сказал Пирлиг, — что у города теперь новый хозяин.

Валлиец задрал свою кольчугу и вытащил из-под нее знамя, сложенное и заткнутое за его пояс. Он развернул ткань — на знамени был черный крест на тускло-белом поле.

— Да славится Бог, — проговорил Пирлиг и спустил знамя со стены, закрепив на краю с помощью оружия убитых.

Теперь Зигфрид поймет, что потерял Ворота Лудда. Перед его глазами развевалось христианское знамя.

И все-таки несколько мгновений все было тихо. Думаю, люди Зигфрида не могли прийти в себя от изумления. Они перестали продвигаться вперед, к новому сакскому городу, а просто стояли смотрели назад, на ворота, с которых свисало знамя с крестом. А в самом городе люди собирались на улицах группками и глазели вверх, на нас.

Я же смотрел туда, где лежал новый город, и не видел людей Этельреда. Деревянный палисад венчал низкий склон там, где стоял город саксов, и возможно, войско Этельреда находилось за этим палисадом, прогнившим в нескольких местах и полностью обвалившимся с других сторон.

— Если Этельред не придет… — тихо сказал Пирлиг.

— Тогда нам конец, — договорил я за него.

Слева от меня серая, как несчастье, река скользила к сломанному мосту, а потом — в далекое море. Белые чайки выделялись на фоне этой серой воды. Далеко, на южном берегу, виднелось несколько хижин, над ними курились дымки. Там был Уэссекс. Впереди, где все еще стояли люди Зигфрида, была Мерсия, а позади меня, к северу от реки, — Восточная Англия.

— Закроем ворота? — спросил отец Пирлиг.

— Нет. Я велел Стеапе оставить их открытыми.

— Вот как?

— Мы хотим, чтобы Зигфрид на нас напал, — ответил я.

Мне подумалось, что, если Этельред оставил мысль атаковать, я умру на этих воротах, в месте, где встречаются три королевства.

Я все еще не видел войска Этельреда, но полагался на то, что кузен даст нам победить. Если бы я мог вынудить воинов Зигфрида вернуться к воротам и удержать врагов тут, Этельред смог бы напасть на них сзади. Вот почему я оставил ворота открытыми — как приглашение для Зигфрида. Если бы я их закрыл, тот мог бы воспользоваться каким-нибудь другим входом в римский город, и его люди не попали бы под натиск моего кузена.

Самой насущной проблемой было то, что датчане, оставшиеся в городе, наконец оправились от изумления. Некоторые из них остались на улицах, а остальные собирались на стенах справа и слева от Ворот Лудда.

Стены были ниже, чем бастионы ворот, значит, если нас захотят атаковать, врагам придется сделать это, поднимаясь по узким каменным ступеням, ведущим со стен на бастионы. Понадобится человек пять, чтобы удерживать каждую из этих лестниц, и столько же — чтобы защитить одинаковые лестничные пролеты, ведущие на бастионы с улицы. Я подумал — не покинуть ли вершину укреплений, но, если бой под аркой обернется скверно, эти укрепления будут нашим единственным убежищем.

— Ты возьмешь двадцать человек, — сказал я Пирлигу, — чтобы удержать бастион. Можешь прихватить и его в придачу, — кивнул я на Осферта.

Я не хотел, чтобы сын Альфреда, убивающий калек, был внизу, под аркой, где бой будет жарче всего. Там мы построимся двумя «стенами щитов». Одна будет лицом к городу, а другая — к Флеоту. Там «стены щитов» выдержат нападение, и там, подумал я, мы умрем, потому что я все еще не видел войска Этельреда.

Я испытывал искушение убежать. Было бы довольно просто отступить тем же путем, каким мы пришли, расшвыряв врагов на улицах. Мы могли бы взять корабль Зигфрида, «Покорителя Волн», и переправиться на берег восточных саксов. Но я был Утредом Беббанбургским, по уши полным гордости воином, и поклялся взять Лунден.

Мы остались.

Пятьдесят моих воинов и я спустились по ступенькам и столпились в воротах. Двадцать человек встали лицом к городу, а остальные — лицом к Зигфриду. Под аркой едва хватало места, чтобы восемь воинов могли встать в ряд, соприкасаясь щитами. И вот мы построились двойной «стеной щитов» в тени каменного свода. Стеапа командовал двадцатью людьми, а я стоял перед той «стеной», что смотрела на запад.

Покинув «стену щитов», я сделал несколько шагов в сторону долины Флеота. Маленькая река, которую загрязняли ямы дубильщиков, находившиеся выше по течению, медленно текла в сторону Темеза. За рекой Зигфрид, Хэстен и Эрик наконец-то повернули свои войска, и бывший арьергард северных воинов теперь брел через мелкий Флеот обратно, чтобы отбросить в сторону мой небольшой отряд.

Они должны были хорошо меня видеть. За мной было затянутое облаками солнце, но его бледный свет отражался от серебра моего шлема и дымчатой стали клинка Вздоха Змея. Я снова извлек меч из ножен и теперь держал его в правой руке, а щит — в левой.

Я возвышался над своими врагами во всем своем великолепии — воин в кольчуге, приглашающий других с ним сразиться — и не видел никаких дружественных войск на дальнем холме.

«Если Этельред ушел, — подумал я, — мы погибнем».

Я сжал рукоять Вздоха Змея, уставился на людей Зигфрида и ударил клинком по щиту. Я ударил три раза, и звук эхом отразился от окружавших меня стен. Потом повернулся и вернулся в свою маленькую «стену щитов».

С гневным ревом, с воем людей, которые чуют близкую победу, армия Зигфрида двинулась, чтобы нас убить.

Поэту стоило бы написать об этой битве. На то и существуют поэты.

Моя нынешняя жена, дура, платит поэтам, чтобы те пели об Иисусе Христе, о ее боге, но ее поэты смущенно замолкают, когда я, хромая, вхожу в зал. Они знают десятки песен о святых, поют меланхоличные речитативы о том дне, когда их бог был пригвожден к кресту, но, когда я в зале, они поют настоящие поэмы. Умный священник сказал мне, что поэмы эти были написаны совсем о других людях, чьи имена певцы заменили на мое. Это поэмы про резню, про воинов, настоящие поэмы.

Воины защищают дом, детей, женщин и посевы и убивают врагов, которые пришли, чтобы все это забрать. Без воинов опустела бы земля, стала заброшенной, полной стенаний. Однако истинная награда для воина — не серебро и не золото, которое можно носить на руках, а его доброе имя. Вот для чего и существуют поэты. Они рассказывают истории о людях, защищающих землю и убивающих врагов, которые на нее посягнули. Вот для чего нужны поэты; однако никто не сложил поэмы про бой в Воротах Лудда в Лундене.

Есть поэма, которую поют в бывшей Мерсии. Поэма, повествующая о том, как господин Этельред захватил Лунден. Прекрасная поэма, однако в ней не упоминается ни моего имени, ни имени Стеапы, ни имени Пирлига, ни имен многих других людей, которые на самом деле сражались в тот день. Слушая эту поэму, вы решили бы, что Этельред пришел — и те, кого поэт называет «язычниками», просто бежали прочь.