Ощепков - Александр Куланов Страница 42

Полицейскому Василий Сергеевич пояснил, что в Шанхае на короткое время остановился в пансионате, принадлежавшем русскому эмигранту, бывшему офицеру колчаковской армии. Там Ощепков во время обедов познакомился с другими постояльцами, которым рассказывал о Сахалине и политической ситуации на бывшей русской территории. Когда же зашел разговор о том, к какой партии принадлежит сам рассказчик, тот предложил всем записываться в партию «Д. Д.».

При кажущейся сегодня наивности версии, японская полиция, судя по всему, ее благополучно проглотила. Это может объясняться тем, что ее источник в советской разведке (а скорее всего, в советском посольстве в Пекине) тоже был русским и японцы сами ему не слишком доверяли. Сопоставив полученную от него информацию и рассказ Ощепкова, им пришлось выбирать, кому верить. Похоже, что выученик школы дзюдо Кодокан и бывший переводчик японской армии, которому к тому же симпатизировал Сиба, вызвал большее доверие, чем агент в Китае. Наблюдение за «Д. Д.», разумеется, не сняли, но… «кто предупрежден, тот вооружен». Василий Сергеевич отправил срочное донесение в Хабаровск, потребовав немедленно сменить оперативный псевдоним, и был наречен «Монахом». Работа резидента, как и наблюдение за ним японской полиции, после первоначального невероятного напряжения постепенно перешла в рабочий режим.

Собственно, сама поездка в Харбин была вызвана необходимостью еще раз скоординировать действия резидента и его руководства. За те два месяца, что Ощепков находился в Японии, он успел побывать в Токио, где встретился с неким «К.» (по материалам М. Алексеева) или Абэ (по версии В. И. Лоты). Этот человек был однокашником Василия Сергеевича по семинарии, а в Японии такие студенческие связи много значат, высоко ценятся и тщательно сохраняются всю жизнь. Логика традиции проста: вчерашние студенты, оказавшись в разных ведомствах, параллельно растут и на протяжении всей карьеры могут оказываться полезны друг для друга. Именно так и произошло в случае с Ощепковым и Абэ. Японец, изучавший в семинарии русский язык, то есть оказавшийся в положении, зеркальном ситуации с русскими подростками в ней, стал офицером японской армии и служил теперь преподавателем в военном училище, имея допуск к секретной информации. Это был шанс, и Василий Сергеевич сумел успешно его использовать. Он встретился с Абэ и попросил того выполнить «несколько пустяковых поручений» ^[207]. Абэ, симпатизировавший «русскому медведю» и верный студенческой дружбе, согласился. У японца в то время болела жена, и его русский друг, разыгрывавший из себя успешного кинопромышленника, одолжил Абэ крупную сумму «на лекарства». По счастью, лечение помогло, и в соответствии с японской традицией Абэ стал должником Ощепкова не только в материальном, но и в моральном смысле. Если японец не был подставой японской полиции (а мы вряд ли когда-нибудь узнаем это доподлинно), то это стало серьезной удачей советской разведки. Но теперь следовало вести себя особенно осторожно, чтобы ее не спугнуть. К сожалению, именно этого не понимали в Центре.

В Харбине Ощепков встречался не только с представителями «Алексеева и К⁰» для получения новых кинокартин, — этим он полностью оправдал свою поездку на материк в глазах японской полиции. Там у него состоялся разговор с новым начальником разведотдела штаба Сибирского военного округа Анатолием Заколодкиным, который теперь лично курировал деятельность резидента в Японии. Заколодкин потребовал скомпрометировать Абэ, получив от него какой-либо секретный документ, «чтобы таким образом держать его в руках, а также стараться найти связь из Японии». С одной стороны, это было верным и прагматичным решением, с другой — шантаж японца мог мгновенно разрушить еще хрупкую связь, которая только намечалась между резидентом и его пока единственным агентом. Японца надо было холить и лелеять, помня о том, что «шпионство есть дерево, приносящее плоды много лет спустя после посадки» ^[208], а не начинать его трясти как спелую грушу. В любом случае, для работы с Абэ требовалось присутствие Ощепкова именно в Токио, а это было не так просто.

Ощепковы к тому времени вполне освоились в Кобэ. Сохранился их адрес, написанный рукой Василия Сергеевича на импровизированной «визитной карточке» — листочке, вырванном из харбинского блокнотика: «Kobe, 137, Nakayamate-dori-chome». Учитывая, что этот листок хранится в его личном деле, скорее всего, он был передан Заколодкину при личной встрече в феврале 1925 года, а затем аккуратно подшит в дело.

Длинную и широкую Накаяматэ-дори справедливо будет назвать проспектом, отделяющим в центральной части Кобэ равнинную прибрежную часть (вместе с тем районом, где находился ранее иностранный сеттльмент) от резко поднимающихся вверх предгорий (с жилым иностранным кварталом Идзинкан в районе Китано). Кварталы Накаяматэ по японской традиции имеют нумерацию: 1-й, 2-й, 3-й и т. д. Из «визитки» Ощепкова непонятно, о каком именно из них идет речь. Думаю, со временем это открытие будет сделано. Можно предполагать, что указанное место находилось на сравнительно небольшом участке города, в самом его центре и неподалеку от станции Санномия.

Жизнь в центре эмигрантской колонии, русской диаспоры, находящейся под плотным контрразведывательным обеспечением противника, теперь уже не могла устроить советскую разведку: риска оказалось слишком много, а полезной информации слишком мало. К тому же совсем не блестяще шли финансовые дела. «Алексеев и К⁰» нарушил контракт, продав Ощепкову в Харбине кинокартины, которые уже шли в Японии. Их прокат, даже с озвучкой экзотического русского бэнси, не приносил ожидаемой прибыли, а оперативные расходы, в том числе на подкуп Абэ и кормление Сиба, со временем привыкшего брать взаймы «надолго», советский разведчик вынужден был осуществлять со своего банковского счета. Ощепков попал в патовое положение, но на первый раз сумел успешно выйти из него благодаря случайности или, точнее, обширным знакомствам и старым связям.

В июне 1925 года Василий Сергеевич встретил в Кобэ соученика по Александровскому реальному училищу по фамилии Клейе, сына крупного германского лесопромышленника, нефтяника и геолога Фридриха Клейе, имевшего представительство и на Сахалине, и в Кобэ. Русский немец в Японии тоже сохранил хорошие воспоминания о своем однокашнике и предложил ему отличную работу — пост главы представительства германской кинематографической фирмы «Вести» в Токио ^[209]. Это была невероятная удача и, что немаловажно, в столь счастливом стечении обстоятельств нельзя было подозревать японскую контрразведку. В августе 1925 года чета Ощепковых покинула «полурусский» город Кобэ и приготовилась к отъезду в Токио — поближе к действительно ценным источникам информации, в город Кано Дзигоро, Николая Японского, в город юности резидента Монаха.