Луначарский - Юрий Борев Страница 42

Ленин, внимательно слушавший Луначарского, вдруг перебил его:

— Анатолий Васильевич, а сколько часов в сутки вы спите? Вид у вас довольно усталый. Только говорите правду…

— До пяти часов. Иногда даже шесть.

— Негусто. Может быть, мы отложим этот разговор на другой раз? Я хотел бы, чтобы вы выспались, отдохнули…

— Времени совершенно не хватает. А откладывать этот разговор нельзя… От него вся работа Наркомпроса зависит, вся наша культурная политика. Откладывать разговор — значит, откладывать всю работу…

— Ну, хорошо. Тогда согласимся на том, что мы сейчас выпьем чай, подкрепимся и поговорим. Тема действительно серьезная.

Ленин позвонил, и из приемной вышел секретарь лет девятнадцати. В нем Луначарский узнал паренька, которого когда-то, в октябре 1917-го, он привел на работу в Смольный.

— Товарищ Коротков, нельзя ли для нас с Анатолием Васильевичем чай организовать?

Появился чай, и собеседники ненадолго замолчали. Затем Ленин сказал:

— Я помню, Анатолий Васильевич, на чем мы остановились. Продолжайте.

— Я полагаю приложить все усилия к тому, чтобы сохранить все лучшие театры страны. Пока, конечно, репертуар их стар, но мы его обновим. Публика, и притом пролетарская, ходит туда охотно. Эта публика, да и само время, заставят даже самые консервативные театры постепенно измениться. Думаю, что это изменение произойдет относительно скоро. Вести здесь прямую ломку я считаю опасным: у нас ничего взамен еще нет. Да и новое, что будет расти, потеряет культурную нить. Нельзя рассчитывать на то, что на пустом месте, без традиций, музыка сделается социалистической. Нельзя выбросить из культуры Глинку и Чайковского, Моцарта и Бетховена. Нельзя закрыть консерватории и музыкальные училища и сжечь старые «феодально-буржуазные» инструменты и ноты, как того готовы потребовать некоторые сверхреволюционные леваки.

— Я согласен с вами, Анатолий Васильевич. Только не забывайте поддерживать и то новое, что родится под влиянием революции. Возможно, поначалу оно будет слабым. Тут нельзя применять одни эстетические суждения, иначе старое, более зрелое искусство затормозит развитие нового, а само хоть и будет изменяться, но тем медленнее, чем меньше его будет пришпоривать конкуренция молодых явлений.

— Только нельзя допустить, чтобы шарлатаны, которые сейчас в довольно большом количестве стараются примазаться к революции, стали бы играть неподобающую им и вредную для нас роль.

— Насчет шарлатанов вы, Анатолий Васильевич, глубоко правы. Победивший класс, да еще такой, у которого собственные интеллигентские силы пока количественно невелики, непременно делается жертвой таких элементов. Это в некоторой степени, — Ленин засмеялся собственной мысли, — неизбежный результат нашей силы и даже признак победы.

— Какой же все-таки принцип должен господствовать в нашем отношении к культуре прошлого? Сохранение? Отрицание со снятием положительного? Вытеснение новой культурой? У нас уже есть почти двухлетний опыт строительства нового государства и новой культуры. Этот опыт нуждается в обобщении.

— Это верно, Анатолий Васильевич. Без теории практика слепа. Хранить ли культурное наследие? Конечно же наследие нужно хранить, но это не значит ограничиваться наследием. Мы должны строить новую культуру, но не на пустом месте, не на пепелище старой. Новая культура должна вобрать в себя все ценное из культурного наследия прошлого. У нас трудная задача — соединить победоносную пролетарскую революцию с буржуазной культурой, бывшей до сих пор достоянием немногих. Важно освоить всю предшествующую культуру. Нужно взять всю культуру, оставшуюся от капитализма, и из нее построить социализм. Мы должны взять ценнейшие завоевания буржуазной эпохи, взять культуру, выработанную гнетом буржуазно-помещичьего общества. В этой культуре всегда есть зачатки демократических, социалистических элементов. На них и нужно ориентироваться.

— Значит, можно подытожить так: все добротное в старом искусстве — охранять. Искусство должно быть не музейным, а действенным. На театр, литературу, музыку — оказывать осторожное влияние, подталкивая их эволюцию навстречу новым потребностям. К новым явлениям — относиться с разбором. Захватничеством заниматься им — не позволять. Давать им возможность завоевывать себе все более видное место реальными художественными заслугами. В этом отношении — помогать им. Правильно ли я понял, Владимир Ильич?

— Я думаю, что это довольно точные формулы. Постарайтесь их втолковать нашим художникам и критикам, да и вообще публике, в ваших выступлениях и статьях.

— Могу я при этом сослаться на вас?

— Зачем же? Я себя специалистом в вопросах искусства не считаю. Раз вы — нарком, у вас у самого должен быть достаточный авторитет. (Ленин был последним советским руководителем, который не считал себя специалистом в области искусства. — Ю. Б.) Я хочу, Анатолий Васильевич, обратить ваше внимание еще на одну важную сторону вашей работы. На школу. Необходимо внимательно, с учетом задач борьбы за социализм пересмотреть все школьные программы. Особенно важна работа с учительством. Учительская армия должна поставить перед собою гигантские просветительские задачи и, прежде всего, должна стать главной армией социалистического просвещения. Надо освободить жизнь, знание от подчинения буржуазии. Нельзя ограничить деятельность учителей рамками узкой школьной деятельности. Задача новой педагогики — связать учительскую деятельность с задачей социалистической организации общества. Главная масса интеллигенции старой России оказывается прямым противником советской власти. Процесс брожения в широкой учительской массе только начинается, и истинно народным учителям не следует замыкаться в узких рамках, необходимо уверенно идти в массы с пропагандой научных знаний и социализма.

— Владимир Ильич, эти задачи мне совершенно ясны, и в их осуществлении у меня есть два замечательных помощника: Надежда Константиновна и товарищ Покровский.

На следующий день на заседании Совнаркома доклад делал представитель Малого Совнаркома Галкин. Он говорил, что Большой и Малый театры не нужны рабоче-крестьянской публике, так как в их репертуаре все те же старые «буржуазные» пьесы и оперы вроде «Евгения Онегина», что не следует бросать драгоценное топливо в прожорливые печи московских театров.

Луначарский заволновался и передал Ленину записку: «Владимир Ильич! Я возмущен Галкиным. Прошу слова в прениях. А. В.». Ленин улыбнулся и тут же, щурясь, бросил реплику докладчику:

— Мне кажется, что Галкин имеет наивное представление о роли и назначении театра. Как нам сейчас ни трудно, но театры, составляющие гордость нашей культуры, должны работать!

За кулисами жанра: факты, слухи, ассоциации

Елизавета Гердт танцевала классические танцы. В 1919 году к ней за кулисы как-то пришел Ленин:

— Многие артисты эмигрировали. Спасибо за то, что вы с нами.

— Я не с вами. Я здесь потому, что не смогла уехать.

Ленин опешил: