Еврейская сага. Книга 3. Крушение надежд - Владимир Голяховский Страница 42

После отъезда Семена в Кокчетав Алеша скучал по отцу, а Павел скучал но уехавшей в Албанию дочери. Дядя и племянник стали проводить вместе больше времени. Павлу хотелось понять новое поколение, выросшее без него, и он с интересом присматривался к племяннику. Высокий и кудрявый Алеша стал настоящим сыном своих родителей: это был тип мечтателя, наделенного художественным воображением (эта черта и талант поэта достались ему от матери), а от отца ему достались организованность и деловитость. И от обоих родителей он перенял чувство юмора.

Теперь Павел с удовлетворением замечал в племяннике черты интересной личности — волевого человека, интеллигентного, начитанного, скромного. Но одно преследовало его с детства — его еврейская фамилия Гинзбург. Августа рассказывала Павлу:

— Когда в шестнадцать лет Алеше подошло время получать паспорт, на семейном совете мы решили, что он должен быть записан русским — по матери, и я предложила ему носить мою фамилию Клычевская. В нашей стране легче продвигаться по жизни с русской фамилией, чем с еврейской. Но Алеша проявил смелость и упорство и захотел остаться Гинзбургом. Он сказал: «Я чувствую себя русским, потому что у меня русская мама и я носитель русской культуры, но я хочу носить фамилию отца и не собираюсь приспосабливаться в угоду антисемитским взглядам, не хочу подчинять этому свое имя. Фамилия Гинзбург — это часть моего происхождения, и я ее сохраню как протест против традиции скрывать свое происхождение. Мой отец — достойный человек, я не хочу ничем его задевать и расстраивать».

Семен был очень тронут, обнял Алешу, в глазах у него стояли слезы:

— Спасибо, сын. Но жизнь с еврейской фамилией может оказаться нелегкой. Мама предложила это, чтобы тебе не было трудно в будущем.

— Все равно, я хочу остаться Гинзбургом.

Алеша никогда нигде не упоминал о высоком положении отца — мало ли людей с фамилией Гинзбург! Рассказав об этом, Августа добавила:

— Я рада, что в Алеше есть чувство борца за свое достоинство. Это чем-то напоминает мне гордость Тараса Бульбы; помнишь его фразу: «Не хочу, чтобы люлька досталась вражьим ляхам» ^[33]? Это выражение гордости. В Алешином проявлении гордости я нахожу следы твоего раннего влияния на него. Спасибо тебе.

* * *

Алеша называл дядю как родители, Павликом, и охотно делился с ним своими мыслями:

— Понимаешь, две мои половинки, русская и еврейская, абсолютно мирно уживаются внутри меня. Мне даже интересно, что во мне есть корни двух национальностей и я унаследовал черты и той и другой. Я думаю так — от евреев мне досталась любовь к знаниям, острота вечного беспокойства, стремление добиваться своего, а от русских я получил то, чего евреям не всегда хватало — решительность характера. Так я думаю сам, но раз моя фамилия Гинзбург, меня все равно считают евреем. А если официальные лица заглядывают в паспорт и видят там запись «русский», то ухмыляются, для них я «гнилой» русский, подпорченный еврейской примесью. А знаешь, сколько теперь нас в России, так называемых «полукровок» или «половинок», смеси русских с евреями? Сотни тысяч, если не миллионы. И где только нас, полуевреев, не напихано — в науке, в искусстве, на производствах. Мы, половинки, теперь уже демографическое понятие. Большинство вынужденно скрываются под русскими фамилиями, но и на них тоже смотрят косо. Но, конечно, все мы русские, потому что выросли в русской среде.

Павел добавил:

— Да, национальность не только в крови, она еще и в направлении духовного развития.

Поэт Василий Жуковский был турком по матери, а первый революционер Александр Герцен был по матери немцем — и оба они выдающиеся русские. Но когда в 1934 гаду в нашей стране ввели паспорта с пятой графой, сразу поставили на евреев метку.

— У меня в паспорте написано «русский», но этому не верят, потому что я — Гинзбург.

Алеша был членом Союза писателей, но печатался мало, поэтому работал в издательстве «Искусство». Стихи он писал с детства. В 1935 году, когда ему было всего семь лет, Павел повел его в районную библиотеку на встречу детей с известным еврейским детским поэтом Львом Квитко. Вечер превратился в настоящий праздник и произвел на Алешу глубокое впечатление. Отсюда пошло начало его творчества. Очевидно, было в нем врожденное чувство ритма, он сочинял стихи ритмичные, со звучными рифмами, легко запоминающиеся, как раз то, что нужно для детского восприятия и воображения. Его стихи понравились Корнею Чуковскому, он отдал их в печать и редактировал первую Алешину книгу «Понарошки для детей».