Сокровище альбигойцев - Морис Магр Страница 42

Честно говоря, я давно слышал о них. Слухи об их красоте дошли до войска крестоносцев. Как-то вечером на берегу Роны невзрачные рыцари из Бургундии и заросшие волосами бретонцы в моем присутствии вели о них вольные речи. Они даже разыграли их в кости, пытаясь определить, кому они достанутся, — будто бы богини доступны вожделениям козлов и кабанов.

Их было три, по числу башен в замке Кабардез, и башни носили их имена. Брюнисенда была женой Пейре де Кабарата, Нова была его дочерью от первого брака, а Стефания вышла замуж за старшего сына сеньора де Кабарата, скончавшегося на следующее утро после свадьбы. Волосы Брюнисенды темнели, словно склоны Черной горы по вечерам. Волосы Новы золотились, словно вересковая пустошь под лучами солнца. Улыбчивая Стефания напоминала фигурку, выточенную из янтаря гениальным скульптором. Все три одевались в одинаковые, сверкавшие чистотой льняные платья. Ходил слух, что, будучи пылкими сторонницами веры катаров, они дали обет непорочности.

Жители Каркассонна затерялись на просторах лангедокских земель… Пейре де Кабарат оставил у себя в замке только несколько семей, а также воинов, необходимых для защиты этой неприступной крепости, окруженной потоками Орбьеля. Я, разумеется, был в их числе. После долгого пути по пустынному краю всегда ждешь, как за очередным пригорком перед тобой наконец предстанет радующий взор городок, с чистой водой и трактиром. Вот и мне на уготованном судьбою пути воина открылась восхитительная картина, и я, покоренный ею, замер.

Помещение, отведенное для ночлега мне и еще нескольким рыцарям из Каркассонна, располагалось рядом с банями. Однажды утром, выйдя во двор, я увидел три очаровательных создания, исполненные истомой, присущей женщинам после бани. Их мокрые волосы ниспадали почти до самых пят. Губы Брюнисенды были плотно сжаты. Нова хлопала глазами, Стефания с трудом сдерживала улыбку. Прекрасная троица проследовала мимо. Но любовь, вспыхнувшая в ту секунду, была предопределена свыше. В тот день я полюбил всех трех, любовь загадочным образом отождествляла их. В моих снах у них было одно лицо, и лицо это почему-то обладало чертами Эсклармонды де Фуа. Отныне в сердце своем я поклонялся единственной красоте, принявшей три человеческих облика.

Я обучал крестьян метать камни при помощи пращи и обращаться с арбалетом. Во главе небольшого вооруженного отряда сопровождал телеги с зерном и фуражом, ехавшие с соседней фермы. Когда я оборачивался, в окне одной из башен или на крепостной стене почти всегда появлялась фигурка в льняном платье, и взор ее был устремлен на меня. Я не знал, была ли это Брюнисенда, Нова или Стефания. Меня переполняла радость, даруемая состоянием влюбленности.

В замке Кабардез все исповедовали альбигойскую веру. Вход в замковую часовню преграждала толстая балка. Часовня располагалась на маленькой площадке, откуда открывался вид на окрестные деревни. Каждый вечер, отправляясь туда гулять, я с удовольствием наблюдал за вихревым полетом ночных птиц и слушал, как с отвесных склонов с журчанием сбегают воды Орбьеля.

А когда в замке воцарялась тишина, старый седой солдат, сопровождавший Пейре де Кабарата на Восток, приходил к часовне и опускался на колени. Недвижный, словно статуя, он долго молился и уходил так же тихо, как приходил.

После вечерней трапезы три прекрасные кабардезки имели обыкновение совершать обход крепостных стен. Однажды они припозднились и, проходя мимо часовни, увидели коленопреклоненного старого воина и меня, облокотившегося рядом о балюстраду.

Они остановились, но ничем не выдали чувств, обуревавших их в те мгновения. Несколько минут они о чем-то совещались, затем ровным голосом Брюнисенда позвала меня и попросила помочь убрать балку, перегораживавшую дверь. Балка была приколочена на скорую руку, и я без особого труда сшиб ее. Тогда они ввели старого солдата в часовню и сказали, что он может молиться там сколько угодно, коли такова его вера. Я услышал, как Брюнисенда добавила: «Там, где верх берут альбигойцы, каждый имеет право верить так, как велит ему душа, не боясь гонений».

Женщины стояли перед входом в часовню; в длинных просторных плащах они были похожи на ангелов, совершавших ночной обход. Я пребывал в великом смятении и чувствовал, что они разделяют его. Тогда, желая всего лишь прервать молчание, я сказал им, что хотел бы получше разобраться в новой религии, ибо, когда я нахожусь в их присутствии, мне кажется, в ней есть вещи, которые разум мой отказывается принимать.

— Чистые альбигойцы учат, — начал я, — что жизнь сотворена дьяволом и исполнена зла, а потому надо бежать от нее, но я не могу в это поверить. Ибо, когда я вижу людей, чьи лица исполнены совершенной красоты, мне хочется жить хотя бы для того, чтобы любоваться ими.

И я вперил в них свой взор, давая понять, что говорил о них.

Они звонко рассмеялись, а Брюнисенда сказала, что в замке есть человек, способный гораздо лучше, чем они, открыть мне истину. И она пообещала завтра же попросить этого чрезвычайно мудрого человека поговорить со мной. И все три удалились, продолжая смеяться, дабы скрыть свое волнение.

По моим сведениям, настоящий совершенный альбигоец, известный своей великой святостью, жил в крохотной каморке в одной из башен и постоянно пребывал в размышлениях. Говорили, он способен увидеть грядущие события в странной формы зеркале; так, судя по слухам, провидят будущее арабские чародеи. Я не думал, что Брюнисенда воспримет мои слова буквально. Но когда на следующий день в урочный час пришел к часовне в надежде на встречу, подобную вчерашней, увидел направлявшегося ко мне низкорослого человека неопределенного возраста. Лицо его было настолько бледным, что казалось прозрачным, и мне тут же захотелось проверить, можно ли сквозь него разглядеть предметы, находящиеся у него за спиной.

Совершенный подошел ко мне и, назвав братом, кротко пригласил задавать вопросы: он охотно на них ответит.

Пока я бормотал нечто невнятное, не скрывая своего разочарования, ибо ожидал встретить здесь не его, а три восхитительных создания, взор его, устремленный на меня, затуманился. Он заморгал, как будто разгонял дымку, обычно заволакивающую глаза перед тем, как из них польются слезы.

— Сейчас тебе не нужно знать большего, — задумчиво произнес совершенный. — Человек убивает сам, и убивают его. С легкостью связывая события бесконечной нитью зла, он не ведает, что узлы этой нити ему придется развязывать самому, все, до последнего узелка, да еще с каким трудом! Напрасно просвещать того, кому еще не пришло время прозреть. Следуй своим путем, он самый длинный и самый трудный, каждый день старайся прощать и других, и себя.

Он смотрел на меня с невыразимой жалостью, а я не смог подавить в себе усмешку, глядя, какой он хилый и какая у него мертвенно-бледная кожа. Я расстался с ним крайне разочарованный.

Когда в ветвях кипарисов, карабкавшихся по склонам к замку Кабардез, задул суровый зимний ветер, загадочным образом скончалась Жордет Альтарипа.

Дочь одного из консулов Каркассонна, она нежно любила виконта Рожера Тренкавеля. Пейре де Кабарат чуть ли не силой увез ее из города и поселил в самом красивом покое замка Кабардез. Затворившись у себя в комнате, она каждый день стояла у окна и смотрела, не покажется ли на дороге, ведущей в Каркассонн, крестьянин или торговец, готовый поделиться свежими новостями.