Рамсес II Великий. Судьба фараона - Жеральд Мессадье Страница 42

Дарит ли красота своему обладателю власть? Либо делает ее очевидной? Или же есть своя, особая красота в том немедленном и естественном воздействии, которое власть оказывает на умы?

Эти вопросы пронеслись в голове Па-Рамессу в мгновение ока и отступили перед очевидностью: Нефертари была не похожа на тех женщин из Дворца Женщин, которые постоянно искали способ убить скуку. Стоило ей войти, как он встал и предложил гостье присесть.

— Я сяду, когда сядет светлейший принц.

Он сел и внимательно посмотрел на девушку: стройность ее юного тела и очарование ясного лица — свежего, как зернышко миндаля, — привлекли бы к себе взгляд куда более помутневший от горечи, которой не был пока отягощен взгляд юного принца: Нефертари выделялась из всех, кого ему довелось видеть, своей осанкой и выражением лица. Она была одновременно надменной и любезной. И она тоже не спускала с него глаз.

Она не заговорит первой, Па-Рамессу знал это.

— Я рад нашему знакомству.

— А я рада, что светлейший принц наконец отвлекся от военной службы и одарил меня своим вниманием.

Он залюбовался тонкостью ее запястий и лодыжек. А потом сказал себе, что она — ровня ему. Это была первая девушка, о которой он так подумал.

— Хочешь вина?

— Если светлейший принц хочет вина, я охотно составлю ему компанию.

Он наполнил два кубка — из числа тех, которые изъяли из дворца номарха Бухена.

— Сегодня прекрасный вечер. Может, выйдем на террасу?

— Я последую за принцем, куда бы он ни пошел.

Взяв кубки, они вышли на террасу и оперлись локтями о балюстраду. Их взгляды, окунаясь в ночную тьму, пробежали по прекрасному саду, по берегу Великой Реки и, наконец, встретились. Терраса была освещена только светом факелов, прикрепленных к стенам на первом этаже дворца.

— Я уважаю этикет, поскольку он позволяет каждому, не прилагая лишних усилий, вести себя сообразно своему положению, — начал Па-Рамессу. — Но сейчас я сожалею о том, что он же лишает меня возможности узнать, о чем ты думаешь.

— Действительно жаль, — отозвалась она шутливо, — потому что близость светлейшего принца порождает во мне только приятные мысли.

Этой девушке палец в рот не клади…

— И о чем же ты думаешь?

— Я думаю, что передо мной — юноша, щедро одаренный богами, который, ведомый благодарностью, делает все, чтобы и они были довольны. Его военный гений прогоняет беспорядок из царства его божественного отца, а в мирное время он заботится, вне всяких сомнений, только о том, чтобы его народу жилось хорошо.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что слава делает человека одиноким.

— Откуда ты это знаешь?

— Я наблюдала за своим отцом.

— Кто он?

— Один из доблестных командиров, сражавшихся в кампаниях против хеттов.

— Он был одинок? Но ведь у него была твоя мать!

— Она умерла, когда я была маленькой. Он взял вторую жену, но однажды сказал мне: «Она ласковая и преданная, но она не знала меня в юности. Она видит во мне супруга, но не друга».

— Кто отправил тебя в Уасет?

— Мой дядя, они с отцом воевали вместе.

Он спросил, сколько ей лет. Оказалось, девушка на год и несколько месяцев младше его самого и родилась в Верхнем Египте. Па-Рамессу захотелось коснуться рукой ее маленьких округлых грудей, угадывавшихся под тканью платья, но, поговорив с ней, он осознал, что такого уровня общения он раньше и представить себе не мог. Такой жест с его стороны она сочла бы примитивным проявлением похоти. Желание поговорить с Нефертари возобладало, и это тоже не могло не удивить Па-Рамессу.

— Приходи завтра поужинать со мной, — сказал он, чувствуя, что не управляет ситуацией.

Подобное приглашение подразумевало, что пришло время прощаться, но она восприняла это спокойно. Нефертари взяла свой кубок и поставила его на поднос рядом с кувшином. Знаменательный жест: она вернула на место только свой кубок; вне всяких сомнений, это означало, что она не пытается предугадать намерения своего гостеприимного хозяина. Возможно, он хочет допить свое вино в одиночестве. Когда девушка вышла, он проанализировал свое поведение и остался собой доволен. Ему хотелось бы не только испытывать желание, но и быть желанным. Па-Рамессу уснул, мечтая о ней, и он не смог бы сказать, что влекло его больше — ее тело или она сама, предвкушение удовольствия или единение душ.

Когда он проснулся, слуги, выполняя его указание, привели в покои принца гепардов и принесли миски с кормом для них. Па-Рамессу нравилось самому кормить животных. Они были великолепны: несмотря на то что родились дикими, они дарили свою верность и привязанность человеку, который кормил их и ласкал. Их пренебрежительная и податливая величавость поражала Па-Рамессу; теперь он понял, почему столько божеств египетского пантеона имели звериные головы.

* * *

На следующий день он долго в присутствии Сети беседовал с зодчими строящегося храма в Абидосе, потом общался с Дидией, начальником мастеров, которым было поручено создание барельефов, а после этого утвердил с писцами окончательный вариант текстов. В это же утро в Уасет пришли первые отчеты писцов, которым было поручено проверить отчетность зачинщиков мятежа.

— Какому наказанию их подвергнет божественный государь? — спросил Пасар.

Сети повернулся к сыну:

— Твое мнение?

— В их случае подходящим наказанием была бы смертная казнь. Думаю, население, да и сами провинившиеся ждут именно такого решения. Но я бы предпочел более жестокое наказание — я бы заставил их влачить свои дни в бедности и бесславии до самой смерти.