Луденские бесы - Олдос Хаксли Страница 42

Лобардемон не стал зря терять времени. 6 декабря он был уже в Лудене. Остановившись в пригороде, он тайно послал за прокурором и начальником полиции Гийомом Обеном. Те немедленно явились на зов. Лобардемон предъявил им свои полномочия и королевский указ на арест Грандье.

Гийому Обену кюре всегда нравился. Поэтому ночью лейтенант послал священнику письмо, в котором извещал Грандье о возвращении Лобардемона и советовал немедленно спасаться бегством. Грандье поблагодарил доброжелателя, однако решил, что ему бояться нечего, поскольку он ни в чем не виноват. На следующее утро по дороге в церковь он был арестован. Месмен, Тренкан, Миньон, аптекарь и хирург — одним словом, все враги священника — специально собрались в этот ранний час, чтобы насладиться зрелищем. Под их издевательский хохот Грандье был посажен в карету, которая увезла его в Анжерский тюремный замок.

В доме священника устроили обыск; все книги и бумаги были опечатаны. К сожалению, в библиотеке кюре не нашлось ни одного пособия по черной магии, но зато обнаружился экземпляр «Луденской обувщицы» (что само по себе было кстати), а главное — рукопись «Трактата о целомудрии», некогда написанного Урбеном для того, чтобы упокоить совесть мадемуазель де Бру.

Однажды, находясь в игривом расположении духа, Лобардемон сказал, что ему достаточно любых трех строчек, написанных каким-либо человеком, чтобы отправить написавшего на виселицу. Имея на руках «Трактат» и памфлет, он располагал достаточным материалом для того, чтобы не просто повесить Грандье, но отправить его на дыбу, на колесо, на костер. При обыске обнаружились и другие сокровища. К примеру, письма Жана Д'Арманьяка. Теперь у Лобардемона было запасено хорошее средство, чтобы держать королевского фаворита в узде. Если ослушается — можно будет отправить его в ссылку, а то и на эшафот. Среди прочих бумаг нашелся и оправдательный приговор, подписанный архиепископом Бордоским. Что ж, в настоящее время монсеньор де Сурдис у короля на хорошем счету и исправно руководит адмиралтейством, однако если в будущем его положение пошатнется, бумага окажется кстати — хорош прелат, который покрывает разоблаченного колдуна. В любом случае, оправдательный приговор следовало убрать подальше, ибо тогда, за отсутствием вердикта вышестоящей инстанции, в силе оставался приговор пуатевенского епископа. Из этого приговора следовало, что Грандье занимался в церкви прелюбодеяниями. Если священник способен на такое, значит, он мог околдовать и семнадцать монахинь.

В последующие недели в Лудене торжествовали месть, злоба и сведение личных счетов, причем с полного одобрения официальных инстанций. Епископ Пуатевенский издал указ, заранее понося Грандье и призывая всех и каждого доносить на арестованного священника. Многие воспользовались этим приглашением. Лобардемон и его писцы едва успевали записывать показания свидетелей. Снова вернулись к процессу 1630 года, и теперь все свидетели, прежде отрекшиеся от своих показаний, стали говорить, что и тогда говорили святую правду. На предварительных слушаниях Грандье не присутствовал, не было и его адвоката. Лобардемон не позволял защитникам участвовать в разбирательстве. Когда же мать Грандье заявила протест против столь беззаконного ведения дела, он просто разорвал ее петицию. В январе 1634 года старуха объявила, что от имени своего сына подаст апелляцию в парижский парламент. Лобардемон в то время находился в Анжере, подвергая арестанта усиленным допросам.

Однако Грандье был тверд. Он знал об апелляции и не сомневался, что в скором времени его дело попадет на рассмотрение к другому судье, не такому предвзятому. Целую неделю Лобардемон то уговорами, то угрозами пытался выудить у священника признание, но ничего не добился и в конце концов, разочарованный, отправился в Париж к кардиналу. Юридическая машина, запущенная в ход госпожой Грандье, медленно, но верно набирала обороты. Однако рассмотрение апелляции в парижском суде никак не входило в планы Лобардемона и его господина. Члены высшего судебного органа были известны своей приверженностью к букве закона, а также неприязнью к административной власти. Если к этим крючкотворам попадут материалы дела, репутации Лобардемона будет нанесен ущерб, а его высокопреосвященству придется отказаться от плана, столь тщательно разработанного и подготовленного. Поэтому в марте Ришелье поставил вопрос об апелляции Грандье на Государственном совете. Кардинал объяснил его величеству, что бесы пустились в контрнаступление, и им необходимо дать самый решительный отпор. Как обычно, Людовик XIII легко дал себя убедить, и статс-секретарь составил необходимый указ. От имени короля заявлялось, что, «невзирая на апелляцию, которую в настоящее время рассматривает парламент, его величество постановляет, что господин де Лобардемон будет продолжать расследование преступлений Грандье… с этой целью король возобновляет полномочия своего комиссара на весь срок расследования, а также воспрещает парламенту города Парижа и всем прочим судебным инстанциям вмешиваться в ход этого дела; никто более не смеет оспаривать действия комиссара, иначе будет подвергнут штрафу в пятьсот ливров».

Таким образом, агент кардинала был поставлен выше закона и наделен неограниченными полномочиями. Он вернулся в Луден в начале апреля и тут же начал готовиться к следующему акту этой чудовищной трагикомедии. Лобардемон заявил, что в городе нет достаточно надежной тюрьмы, чтобы содержать в ней опасного колдуна. Поэтому в качестве темницы решено было использовать чердак дома, принадлежавшего канонику Миньону. Дабы оградить камеру от вмешательства бесов, Лобардемон велел заложить кирпичами все окна, поставить на дверь новый замок и тяжелые засовы, а главное — закрыть стальной решеткой дымоход, через который, как известно, в человеческие жилища так любят проникать демоны. Под усиленной охраной Грандье был доставлен в Луден и заперт в своем душном и темном узилище. Кровати ему не дали, и он спал на ворохе соломы. Охраняла узника чета Бонтан (между прочим, дававшая против него ложные показания еще в 1630 году). На протяжении всего долгого процесса эта парочка обращалась с арестантом самым жестоким образом.

Убедившись, что обвиняемый находится под надежным присмотром, Лобардемон решил заняться главными свидетелями грядущего процесса — сестрой Иоанной и остальными шестнадцатью монахинями. Вопреки приказу архиепископа, каноник Миньон и его собратья вновь принялись опекать урсулинок, чтобы искоренить последствия полугодового вынужденного успокоения. Хватило всего нескольких публичных экзорцизмов, и добрые сестры вновь впали в надлежащее состояние. Лобардемон не давал им передышки. Каждый день, с утра до вечера, несчастных женщин разводили по разным церквям города и подвергали одним и тем же процедурам. Как современные медиумы, повторяющие все уловки, изобретенные еще сестрами Фоке сто лет назад, «одержимые» урсулинки и их попечители были не в состоянии придумать что-либо новое. Снова начинались конвульсии, непристойные ругательства, кощунства, хвастливые утверждения, якобы изрыгаемые дьяволами. Однако спектакль был достаточно хорошо налажен (а главное, достаточно скандален), чтобы привлечь внимание публики. Новости о новом витке одержимости распространялись посредством памфлетов и прокламаций, а также проповедей и просто сплетен. Со всей Франции и даже из-за границы собирались любопытствующие, чтобы посмотреть на это чудо. С тех пор, как увял «туристический бизнес» кармелитов, одно время обладавших чудотворной иконой, Луден еще не видел такого наплыва посетителей. Благодаря бесам город начал процветать. Гостиницы и постоялые дворы были переполнены, а добрые кармелиты, главные распорядители экзорцизма, жирели и благословляли свое везение. Все было совсем как в старые времена, когда к ним приходили толпы пилигримов.