Алая графиня - Джинн Калогридис Страница 42

Вдоль западной оконечности Рима с севера на юг струилась река, на ее правом берегу, где виднелись в основном пустые поля, возвышалась группа старинных построек, угловатых и массивных. Это была базилика Святого Петра и Ватикан, название которого обозначало «пустой, незаселенный». Такое имя данный участок земли получил в первые десятилетия после смерти Христа, когда Агриппина, мать Калигулы, приказала осушить болотистый холм, затопляемый каждую весну, чтобы разбить там сады. Позже ее сын начал сооружать неподалеку цирк, который был достроен уже при тиране Нероне.

Он устраивал там нечестивые представления, во время которых мученически погибали сотни христиан. Многих распинали, некоторых обмазывали жиром и сжигали живьем, других, обмотанных окровавленными кишками животных, терзали дикие псы. Они умирали, а безумный император устраивал вокруг мучеников бешеные гонки на колесницах, в которых принимал личное участие.

Костей мучеников было слишком много, чтобы собрать и как следует похоронить все, поэтому церковь построили прямо на них, освященных таким вот образом. Здесь же нашли вечный покой и останки святого Петра, который был распят вниз головой посреди цирка.

«Вот настоящее благословение, — говорил священник, который меня обучал. — Ведь, умирая, он глядел в небеса».

Мы ехали еще полчаса, потом раздались крики тех, кто двигался впереди, и наша повозка остановилась. Когда возница помог графине выйти, я тоже выбралась на улицу и впервые увидела ее мужа.

Он сошел с черного боевого коня, небрежно бросил поводья, не беспокоясь о том, поймает ли их конюший. Его эскорт нисколько не походил на сопровождение жены. Он взял с собой не больше дюжины человек, в том числе епископа Пармы, двух кардиналов в алых шапочках и мужчину в ярко-голубых шелках, который оказался послом Милана в Риме.

Джироламо Риарио, непризнанный сын Папы Сикста IV, был, несмотря на жару, в тунике из темно-коричневого бархата, расшитой серебряной нитью и отделанной мехом горностая. Его свита обрядилась в ту же ткань, только без украшений, и следила за каждым движением Джироламо с тем же тревожным вниманием, какое я постоянно наблюдала у слуг герцога Галеаццо.

Джироламо хмуро глядел на свою юную жену. Этот огромный, крепкий мужчина с длинным торсом и длинными конечностями был почти на голову выше самого рослого из своих спутников. Его низкий лоб был скрыт светло-каштановой челкой, темные глаза широко посажены, нос короткий и прямой. Губы маленькие, яркие и округлые, словно вишни. Волосы, остриженные как у пажа, спадали на плечи, обрамляя вытянутую, лошадиную физиономию с массивной челюстью, которая сильно портила лицо, хотя в целом Джироламо не казался уродом. Когда он двинулся к нам, я заметила тонкие усики и бородку, которые больше пристали бы юнцу, а не солидному мужчине тридцати четырех лет.

Подойдя к Катерине, он улыбнулся, продемонстрировав крупные зубы, но в его глазах не было радости, одна лишь настороженность. Во взгляде, которым муж одарил свою жену, великолепную в золотом наряде, почти на двадцать лет моложе супруга, лишь на короткий миг загорелся огонек плотского вожделения. Он чувствовал себя неловко и тревожно озирался. Его тут же окружили шесть вооруженных стражников, и их командир коротко кивнул, давая понять, что все в порядке и можно продолжать.

— Мадонна Катерина!.. — произнес Джироламо натянутым сиплым басом и небрежно поклонился. — Возлюбленная супруга, графиня Имолы, рад нашей встрече. Как ты прекрасна.

Произнося эту невпечатляющую короткую речь, он то и дело запинался, хотя она явно была отрепетирована заранее. Сын понтифика говорил с таким сильным лигурийским акцентом, произносил в нос половину слов и почти постоянно глотал «р», что всем нам пришлось старательно прислушиваться, чтобы уловить смысл. Даже все горностаи и серебряное шитье на свете не смогли бы скрыть тот факт, что он до сих пор остался неотесанным провинциалом из маленькой рыбацкой деревушки.

Когда Катерина, раскрасневшаяся от жары и волнений, протянула ему руку, он принял ее крайне неловко и подвел жену к миланскому послу и епископу, чьи цветистые комплименты, посвященные ее красоте, окончательно затмили жалкую речь Джироламо. Поскольку эти благородные мужи не собирались умолкать, он потерял терпение и отвел Катерину в сторону, к высокому древнему дубу. Телохранители пошли за ним.

Я наблюдала за разговором со стороны, стараясь как можно незаметнее отгонять комаров. Джироламо подарил жене ожерелье из огромных жемчужин, и Катерина рассыпалась в благодарностях. Муж неуклюже попытался застегнуть свое подношение у нее на шее, но у него ничего не получилось, и он поручил это одному из стражников. Все это время Джироламо поглядывал по сторонам, явно недовольный и озабоченный. Катерина отважилась спросить его о чем-то, но он отмахнулся от нее огромной лапой, а затем заговорил громче, чтобы свита супруги, я и его стражники тоже слышали.

— Я вовсе не обрадовался, когда узнал о твоем приезде, — начал он с крестьянским выговором. — Я не шутил, говоря о том, что здесь свирепствует чума, а меня пытались убить. Теперь я вынужден у всех на виду ездить по улицам! Я отправил в Имолу письмо, в котором изложено все это. Разве ты его не получила?

Джироламо в первый раз устремил злобный взгляд прямо на жену, после чего застыл неподвижно. Он выпрямился во весь свой рост, как будто подчеркивая, что Катерина едва доходит ему до плеча. Руки Джироламо были прижаты к бокам, но кисти сами собой сжались в кулаки.

Катерина тоже замерла. Она перевела ожесточившийся взгляд в землю и выдвинула подбородок, что обычно предшествовало у нее вспышке гнева. Простояв так несколько секунд, графиня взглянула на супруга и улыбнулась чуть менее фальшиво, чем до того он сам.

— Нет, — ответила она с обезоруживающим обаянием и продолжила грудным женственным голосом, какого я ни разу не слышала у нее: — Иначе я никогда бы не ослушалась тебя. Прошу прощения, но я так хотела увидеть воочию своего супруга, что не могла больше ждать. Теперь, когда мое желание исполнилось, я совершенно счастлива.

Последние слова она произнесла с наигранным подобострастием, откровенно потешаясь над мужем. Однако Джироламо совсем не знал Катерину, поэтому ничего не понял.

Он выслушал ее, кивнул, принимая оправдание, и спокойно сказал:

— Что ж, едем, и побыстрее. У меня полно неотложных дел. — Он повернулся спиной к своей благородной супруге, даже не подумав поклониться, и жестом велел стражникам возвращаться к лошадям.

Катерина не двинулась с места. Она стояла, глядя туда, где недавно находился Джироламо. Ее фальшивая подобострастная улыбка быстро исчезла, а глаза сузились от сдержанной ярости.

Пока все садились на коней и возвращались к экипажам, я тронула ее за локоть и позвала:

— Ваше сиятельство!.. Нам тоже надо ехать.

Она стояла спиной к присутствующим, только я видела ее лицо и слышала голос.

— Паршивый рыбак! — пробормотала Катерина вполголоса, затем снова растянула губы в притворной улыбке и развернулась к дожидавшемуся эскорту.