Степан Бердыш - Владимир Плотников Страница 41

— А что тогда и речь-то, Андрей? То, о чём ты петь готов, давно в душе пламенем бушует. Смуте быть коль — глядишь, и пламя изольётся…

— Смуте быть. Это уже точно, — вздохнул Иван Петрович. — Не нынче, так завтра жди погрома, много крови вытечет…

— За нашу остерегаться не след, — осклабился Василий. — Худо Борьке да прихвостням его придётся. Его в первую голову надо… башкой да с колокольни…

— Мало Борьку… Ириницу-царицу добрёхонькую туды ж… — Андрей Шуйский запнулся, поводил зелёными мутняками, извернулся, — подале, в монастырь…

— Ну, расторопы, коль на то пошло, и Дионисия чаша сия не минет. Сукам соли на хвост не жалко — сыпанём так сыпанём, — ухмыльнулся Иван Петрович.

— А этот-то чем плох? Что не знает, к кому липнуть? Так то пустое. То, что твёрдости митрополиту недостает, к нашей выгоде.

— Прав, Андрей. Не за сих псов драных с просиженными задами держаться нам след, — зачвакал, по-своему истолковав слова Андрея, Василий Шуйский.

— Ляхи — вот опора! — возбудился Андрей.

— Тебе скоро за одним столом… — начал было Иван Шуйский, сорвался хрипло. — Ох, далёко забрели. Борька-стервец в ус не дует. Привольничает у царя под бочком. А мы чё только хвостом по навозу ни расписали… Ты лучше скажи, Василий, много ль поводырей… за нашу правду наготовил?

— С дюжину наберётся… головок по слободкам. Два купчины с суконной сотни. Пять — посадские. Пара — стрелецкие сотники. А гостиная сотня при удаче — вся наша. Ну и один — сам себе кесарь среди улицы лихой. Когда надо, и за боярского сына сойдёт.

— Кто таков?

— Шляхтич разорённый… Пшибожовский.

Иван Петрович скуксился брезгливо:

— Фу, тать хищный… Не привык с подонками кашу варить. На таких псах псковскую осаду бы не вынес…

— Ax-ах! А против кого подымаемся? — сорвался Андрей. — Супротив сливок, что ль? Выгулок татарский эт тебе что — король Баторий?

— Это да. Тёмные дела мытыми руками не деются. — Хитрющий Василий приятно улыбнулся. — Вацлав, войди…

Дверь скрипнула. В горенку вошёл Пшибожовский, сальнощёкий. Без подобострастья поклонился боярам. Жирно намазанные ляшьи сапожки впитали желтинку русских свечек.

Андрей Шуйский пренебрежительно кивнул ему и постучал, скучая, по ковшику с клюквенным соком. Иван Петрович, задышав кашельно, отворотился.

Вацлав Пшибожовский затравленно поблёскивал суженными зенками. Василий осуждающе строганул кичливую родню: чистоплюи. Тряхнул строченным позолотой кошелем:

— Возьми, Вацлав. Да помни уговор.

Пшибожовский гнусновато оскалился, взвесил в ладони и, слова не произнеся, оставил горенку.

— Да, с кем ни приведётся нам, браты, объедки собирать, прежде чем на стол попадём, — угрюмился Иван Петрович.

— Борьба! — глубокомысленно изрёк князь Андрей и выловил из каши клопа…

Фёдор Иоаннович сразу с обедни — в образную. Чтоб, помолясь, отойти ко сну. Душно. Хотелось расслабиться в упокое.

Духовник встретил встревоженным зырком — ресницы луп-луп. Тихо оповестил:

— Государь, вот только был Ближний боярин, нужду до тебя имеет. Сердитый.

Царь возвёл глаза к потолку, помотал головой: мол, как мне это всё прискучило. Устало присел на ларь-коник. Тут и вошёл Годунов. Царь Фёдор ожидающе воззрился…

— Фёдор, смута! Смердье Чудов монастырь обступило. Грозят учинить воровство. Сладу нету… Тяжко!

— Что ж теперь, Боря? — Фёдор Иванович беспомощно развёл руками. — Разве стрельцов у тебя мало?

— Какое — стрельцы?! Куда ещё шушель дразнить? Бешеные, не приведи… до Кремля б не добрались?!

— Ой, Борис, не будет сна мне. Почто огорчаешь? — загундосил царь.

— Да ты что, царь?! — потемнел Годунов, но тотчас сбавил обороты. — Пойду я, государь, — при выходе обернулся. — Коли что, заступишься? За шурина?

— Ой, да чего ты… непригожее… совсем? — пискнул Фёдор.

— Не до пригожести, царь. Ну, спокойно тебе почить, — с безнадёжным вздохом боярин перекрестился и оставил слабоумца.