Стальной век. Социальная история советского общества - Вадим Дамье Страница 41

Конечно, по сравнению с периодом «военного коммунизма» заработки рабочих выросли и уровень их жизни повысился. Теперь они могли тратить средства не только на питание, но и на одежду и другие товары широкого потребления. Нередко зарплата росла быстрее, чем производительность труда. К примеру, в 1922–1923 гг. производительность увеличилась на 10 % (хотя и оставалась на треть ниже довоенной), а зарплата, по данным профсоюзов, была повышена на 63 %. Но эти цифры сами по себе мало о чем говорят, ведь теперь рабочие должны были покупать продукты питания за наличные. К осени 1922 г. до 70–80 % заработка рабочий тратил на покупки на частном рынке.

Одним из факторов, которые принуждали власти идти на повышение зарплаты, были стихийные стачки и рабочие протесты 1923 г. XIII партий

^2,9 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.19. С. 18.

ная конференция и XIII съезд обещали увеличение заработков «в соответствии с подъемом промышленности». Но отставание роста производительности от увеличения заработков тревожило власти, тем более, что они приступили в 1923 г. к упомянутым снижениям цен на промышленные товары. Чтобы наверстать упущенное, они прибегали с осени 1924 г. к широкой к интенсификации труда и введению в 1926 г. «режима экономии». С октября 1924 г. по октябрь 1926 г. выработка на одного рабочего поднялась на 47,5 %, а дневная зарплата — только на 26 %²²¹. Работники отвечали на это новыми стачками. Другие писали возмущенные письма в органы власти, жалуясь на то, что уровень зарплаты поддерживается за счет того, что часть работников выбрасывается «на улицу на произвол судьбы», а остающихся нагружают «работой за счет сокращения». Все это, конечно, фактически было снижением уровня оплаты труда, «только очень хитрым способом». В результате в 1925/1926-1926/1927 гг. производительность труда удалось повысить на 27 %, но Политбюро вынуждено было в 1926 г. одобрить повышение зарплаты рабочим каменноугольной, металлической, рудной, текстильной и химической промышленности, а также на железных дорогах. Однако и в 1927 г. уровень реальной зарплаты так и не достиг довоенного уровня.

Поясняя эту политику, Сталин откровенно признал, что речь идет о накоплении за счет трудящихся ради создания индустриальных предприятий. «Можно было бы поднять вовсю зарплату рабочих не только до довоенного уровня, но и выше, но это обстоятельство вызвало бы понижение темпа развития промышленности, ибо развертывание промышленности при наших условиях, при отсутствии займов извне, при отсутствии кредитов и т. д., возможно лишь на основе некоторой прибыли, необходимой для финансирования и питания промышленности, что, однако, было бы исключено, то есть, было бы исключено сколько-нибудь серьезное накопление…», — заявил он на XIV съезде большевистской партии²²². По существу, имелось в виду накопление капитала, но не частными капиталистами, а государством.

В рамках кампании экономии рабочих лишали доплаты на проезд («трамвайных денег»), сокращали расходы на детские ясли и культурные нужды. Страховые кассы урезали оплату дней, пропущенных по болезни. Снижались расходы на технику безопасности, что вело к резкому росту производственного травматизма.

Официально в СССР действовал 8-часовой рабочий день. Однако Наркомат труда мог дать разрешение на проведение сверхурочных работ, чем пользовался весьма часто. Кроме того, в условиях безработицы широко применялась практика найма «временных работников», которых можно было легче уволить, выплатив им выходное пособие за 1–3 дня (вместо положенных по закону 2 недель).

НЭП не только усилил лежавшую на рабочих трудовую нагрузку, но и закрепил их отстранение от управления производством. Теперь, по Кодексу законов о труде (1922 г.), они официально являлись наемными работниками. Положения программы большевистской партии, обещавшей участие профсоюзов в руководстве экономикой, были похоронены. Отныне они должны были защищать интересы работников в их отношениях с администрацией частных и государственных предприятий. Но поскольку независимые профсоюзы не допускались, а существующие находились целиком и полностью под государственным контролем, то реально противодействовать произволу дирекции они, конечно же, не могли. Официально X съезд большевистской партии признал допустимым проведение забастовок на государственных предприятиях, а предложение видного хозяйственного деятеля В.П.Милютина об их недопущении ¹⁷⁵ не было принято XI съездом. Но на самом деле власти нередко подавляли забастовки силой или делали все от них зависящее, чтобы предотвращать их. Такой курс определялся как экономическими, так и политическими соображениями. К примеру, осенью 1922 были силой подавлены рабочие волнения на асбестовой концессии в Алапаевске, переданной американскому предпринимателю А.Хаммеру, «другу Советской России» ¹⁷⁶. А когда позднее профсоюз на принадлежавшей ему же московской карандашной фабрике пригрозил забастовкой, требуя повышения зарплаты, владелец обратился к властям, и те приказали профсоюзным руководителям отказаться от своих чересчур «радикальных» планов. XIV съезд партии выступил за расширение права «перенесения конфликтов на рассмотрение государственного арбитражного суда»: теперь им могли пользоваться не только профсоюзы, но и хозяйственные органы.

Доверие работников к профсоюзам падало. «Членство в профсоюзах становится формальным и является прежде всего приобретением возможности получения работы и некоторой гарантии от увольнения в случае сокращения. Выборность профсоюзных органов также является формальной…; руководящие члены каждой профсоюзной ячейки просто назначаются, — отмечала оппозиционная группа «демократического централизма». — Профсоюзы страдают всеми пороками бюрократической организации, начиная от отсутствия собственного мнения у своих работников и кончая растратами». «В результате при забастовках обычно избираются нелегальные стачечные комитеты, имеются зачатки нелегальных профсоюзов (например, кассы взаимопомощи)» ¹⁷⁷.

Реальное положение рабочих на предприятиях оставалось бесправным. Рабочие часто жаловались на произвол, увольнения, нарушение законов, угрозы. Историк И.Б.Орлов приводит одну из типичных жалоб такого рода: «.. Директор, если услышит от рабочего хоть одно слово, то он обыкновенно грозит ему воротами. «А на твое место у меня найдется людей много», — и так же выражается по матерному…, не стесняясь. При увольнении рабочих таким образом из завода делает расписку, что этот рабочий, которого он увольняет, против него ничего не имеет, и насильно заставляет расписываться»²²⁶. Рабочего могли уволить за малейшие опоздания и «прогулы». Увольняемых выселяли из заводских квартир.

Характерно, что многие из таких «красных директоров» государственных предприятий были членами компартии, что отнюдь не мешало им жестоко обращаться с рабочими и даже избивать их. «Возбуждение рабочих настолько сильно, — докладывало ГПУ в феврале 1923 г. о положении на Московской ткацко-отделочной фабрике, — что среди них наблюдается тенденция вывезти директора на тачке…». Что касается работников частных предприятий, то политическая полиция констатировала: «…Если местами материальное положение этих рабочих и более благоприятно по сравнению с госпредприятиями, зато почти повсеместно на частных предприятиях они подвергаются жестокой эксплуатации» ¹⁷⁸. Бывали случаи, когда рабочий день продолжался до 12–15 часов.