Врангель - Борис Соколов Страница 41

Однако Врангелю и его начальнику штаба не удалось переубедить Деникина. С этого момента берут начало серьезные разногласия между ними, переросшие в дальнейшем в глубокую взаимную неприязнь.

Попробуем оценить, чья стратегия — деникинская, которая и была осуществлена на практике, или врангелевская, если бы она была принята, — могла бы принести больший успех белым.

В тот момент, в январе 1919 года, на востоке армии адмирала А. В. Колчака вели успешные бои на своем северном фланге и овладели Пермью. Однако южный и центральный участки колчаковского фронта в тот момент находились на Урале, их войска только готовились перейти в решающее наступление к Волге. Непосредственно к низовьям Волги примыкал лишь фронт, который держали уральские казаки. Только с ними и могла бы взаимодействовать Кавказская добровольческая армия Врангеля в случае, если бы удалось захватить Царицын и Астрахань. Но Уральская казачья армия действовала на изолированной территории в условиях безводных степей и полупустынь и сама нуждалась в помощи, прежде всего боеприпасами, снаряжением и продовольствием. Генеральное же наступление к Волге Сибирской и Западной армий колчаковского фронта началось соответственно 19 февраля (4 марта) и 21 февраля (6 марта) 1919 года. Так быстро подготовиться к наступлению на Царицын армия Врангеля конечно же не успела бы даже в случае, если бы был принят план Врангеля и она получила бы необходимое усиление. В действительности в наступление на Маныче, приведшее в конце концов к взятию Царицына, армия Врангеля перешла только в конце апреля, а перед этим вынуждена была отражать советское контрнаступление. Между тем уже 15 (28) апреля Южная группа красных под командованием М. В. Фрунзе начала контрнаступление против Западной армии, закончившееся крахом всего колчаковского фронта. К Царицыну войска Колчака вышли только тогда, когда армии Верховного правителя России уже оставляли Урал.

Если бы план Врангеля был принят, вряд ли это существенно повлияло бы на сроки занятия белыми Царицына. Ведь Врангелю всё равно пришлось бы часть своих войск отдать в помощь группе Май-Маевского в Донбассе, иначе разгром Донской армии привел бы к срыву царицынской операции Врангеля. Не исключено, что более сильная Кавказская добровольческая армия смогла бы взять Царицын на неделю-другую раньше, но это всё равно не предотвратило бы разгром Колчака. Даже от Царицына было бы слишком далеко до тылов советского Восточного фронта.

Понятно стремление Врангеля, как и всякого командарма, доказать, что именно его направление является решающим и именно на нем надо сосредоточить максимум сил и средств. Однако объективный анализ доказывает, что предложенная бароном стратегия в тот момент не могла привести к успеху. В этом случае Вооруженные силы Юга России всё равно не соединились бы с Колчаком, зато получили бы мощный удар от красных в Донецком бассейне и, вполне возможно, потерпели бы решительное поражение даже раньше, чем это произошло в действительности.

У Деникина тоже была мысль о соединении с Колчаком. Еще 14 февраля он писал адмиралу: «Жаль, что главные силы сибирских войск, по-видимому, направлены на север. Соединенная операция на Саратов дала бы огромные преимущества: освобождение Уральской и Оренбургской областей, изоляцию Астрахани и Туркестана. И главное — возможность прямой, непосредственной связи Востока и Юга, которая привела бы к полному объединению всех здоровых сил России и к государственной работе в общерусском масштабе». Но Колчак идею совместной операции не поддержал. К тому же в тот момент и колчаковские, и деникинские войска были еще слишком далеко от Саратова, чтобы говорить о реальной координации действий. Да и группировки красных в Астрахани и Уральской и Оренбургской областях не оказывали влияния на исход решающих операций. Армии Колчака наступали в расходящихся направлениях — на Вятку и Самару, что неотвратимо обрекало их на поражение.

В боях под Моздоком войска Врангеля взяли около сорока тысяч пленных и много боеприпасов и, пройдя за 12 дней 350 километров, вышли к Каспию, захватив Кизляр и Грозный. Другая группировка Красной 11-й армии была разгромлена под станицами Самашинской, Михайловской и Слепцовской. При этом было захвачено восемь бронепоездов и более десяти тысяч пленных. Их теперь не истребляли, но длительное время держали в фильтрационных лагерях, где многие из них стали жертвами голода и эпидемий. Если бы их всех удалось направить на пополнение Вооруженных сил Юга России, численный перевес красных значительно уменьшился бы.

В приказе № 3 по Кавказской добровольческой армии, изданном Врангелем 20 января 1919 года, говорилось:

«Славные войска Кавказской Добровольческой армии!

Доблестью Вашей Северный Кавказ очищен от большевиков.

Большевистская армия разбита, остатки ее взяты в плен. В одних только последних боях Вами захвачено 8 броневых поездов, 200 орудий, 300 пулеметов, 21 тысяча пленных и иная несметная военная добыча. Еще недавно, в октябре месяце, большевистская армия насчитывала 100 тысяч штыков с огромным числом орудий и пулеметов — теперь от этой армии не осталось и следа…

Полчища врага разбились о доблесть Вашу — Вас было мало, у Вас подчас не хватало снарядов и патронов, но Вы шли за правое дело, спасение родины, шли смело, зная, что „не в силе Бог, а в правде“…»

Страшные картины разрухи предстали перед глазами Врангеля, когда он, направляясь в части под командованием генерала Покровского, взявшие Кизляр, проезжал спешно оставленные красными территории. Он вспоминал:

«Получив известие о занятии нашими передовыми частями Кизляра, я решил проехать к генералу Покровскому, чтобы благодарить его части. Я проехал поездом до станции Узловой, далее путь оказался неисправным и я продолжал путешествие на автомобиле. На всём пути из окна вагона видели мы следы беспорядочного стихийного отступления Красной армии. Тянущийся вдоль железнодорожного пути тракт был усеян брошенными орудиями, повозками, походными кухнями, лазаретными линейками, трупами людей и лошадей. На остановках железнодорожные станции и дома были набиты больными и ранеными. По мере продвижения вперед картина разгрома противника выявлялась всё ярче.

Начиная от Моздока до станиц Наурской, Мекенской и Калиновской, на протяжении 65 верст, весь путь вдоль железной дороги был сплошь забит брошенной артиллерией и обозами, вперемешку с конскими и людскими трупами. Огромные толпы пленных тянулись на запад по обочинам дороги. В изодранных шинелях, босые, с изможденными землистого цвета лицами, медленно брели тысячные толпы людей. Пленных почти не охраняли, два казака гнали две-три тысячи. Партии пленных, в значительном числе состоявших из больных, оставляли за собой большое количество отсталых. Выбившись из сил, больные люди падали тут же на грязной дороге и оставались лежать, безропотно ожидая смерти, другие пытались еще искать спасения, подымались и шли далее, шатаясь и падая, пока, окончательно выбившись из сил, не теряли сознание. Двое таких несчастных, перейдя предел человеческих страданий, бросились под колеса нашего поезда.

На одной из маленьких станций, сплошь забитой ранеными, больными, умирающими и мертвыми, я зашел в железнодорожную будку. В маленькой, в пять-шесть квадратных аршин, комнате лежали на полу, плотно прижавшись друг к другу, восемь человек. Я обратился с вопросом к ближайшему, ответа не последовало. Наклонившись к нему, я увидел, что он мертв. Рядом лежал такой же мертвец, далее то же.