КГБ в Японии - Константин Преображенский Страница 41

Наш приятель подавленно замолчал, втянув голову в плечи…

— Да как же им удалось установить технику в солдатском сортире?! — воскликнул кто-то, и все мы захохотали, представив, как бригада специалистов по монтированию потайных микрофонов, крадучись, входит в это большое и неуютное помещение, по стенам которого тянутся кабинки с низкими стенками и без дверей, в каждой из которой вырезано в полу отверстие, которое в армии называют «очком». Ведь для этого необходимо, чтобы ни здесь, ни где-либо поблизости не оказалось ни одного случайного человека! Как же удалось обеспечить это?.. Скорее всего, туалет закрыли на несколько дней под предлогом какой-нибудь дезинфекции.

— Даю голову на отсечение: всем солдатам объявили, что каждый, к го во время «дезинфекции» подойдет к сортиру ближе, чем на сто шагов, получит наряд вне очереди! — усмехнулся самый старший из нас, сибиряк, прослуживший офицером два года в войсках Сибирского военного округа и получивший там звание старшего лейтенанта.

— Но это еще не все! — сокрушенно вздохнул Антон. — Я также должен был просмотреть дневник, который вел один из латышей…

Каждый вечер этот солдат вносил в него какие-то записи, а потом, по солдатскому обычаю, запихивал под матрас. Но для того, чтобы легендированно вынуть его оттуда, пришлось ночью поднимать весь полк по тревоге и увозить на учения!

Представив, с каким серьезным видом особист объяснял командиру полка необходимость таких учений, мы снова прыснули. Наверняка он изобразил дело так, что в одной из казарм действует шпионская группа. Мы были еще неопытными чекистами и не догадывались о том, что этими учениями особист намертво привязал командира полка к делу о латышском дневнике и мог при необходимости перевалить на него часть вины в случае провала. Но, скорее всего, этим приемом он старался продемонстрировать собственному, особистскому, руководству масштабность своей работы.

Если бы солдат-латыш узнал, что из-за его скромной персоны в полку начались учения, он бы не поверил, однако товарищи по казарме в отместку за дополнительные тяготы походной жизни вполне могли бы избить его до полусмерти.

Антон рассказал, что особист принес этот дневник в здание Белорусского КГБ, в комнату, где тот ждал, и брякнул на стол с таким видом, словно это был секретный план ЦРУ или заговор всех мировых буржуев против советской Родины.

Пока наш приятель читал дневник, особист внимательно наблюдал за выражением его лица, а потом, видимо удовлетворившись, нетерпеливо спросил:

— Ну что там: АС или ШП?..

Этими условными сокращениями в документах КГБ обозначают антисоветскую агитацию и шпионаж. Очевидно, никаких иных целей для ведения дневников этот особист не предполагал.

Увы, ни того ни другого в тетрадке также не оказалось. Там были лишь откровения о том, как скучно служить в армии, да черновики писем любимой девушке… Словом, на этот раз особисту не удалось порадовать свое руководство раскрытием шпионской сети…

Ну а если бы удалось?.. Если бы в своем дневнике латыш написал что-нибудь вроде: «В нашем полку двести танков. Интересно, американские танки лучше?» А если бы его земляки в сортирной болтовне обронили в сердцах, скажем, такую фразу, зафиксированную потом магнитофоном: «Эх, взорвать бы этот полк к чертовой матери!..»

Очень скоро множество взрослых людей в недоступных для посторонних лиц кабинетах озабоченно покачали бы головой. В глубине души все они понимали бы, что здесь даже нет и намека на шпионаж, и тем более на терроризм, а есть лишь случайно сорвавшиеся с языка фразы. Но такой вариант развития событий был бы для них более привлекателен: неприятности не грозят, ибо нет для того никаких оснований. А работа бы закипела!

В полк одна за другой приезжали бы секретные комиссии, именовавшиеся то штабной, то тыловой, то танковой, то, может быть, медицинской. Организовывались бы все новые подслушивания разговоров, завербован был бы каждый второй солдат в казарме, а автору дневника подсунули бы невзначай техническое описание новых танков, чтобы документально подтвердить его интерес к ним, а там, глядишь, знакомый нам подполковник-особист получил бы новый чин!..

Но главным результатом этой хитроумной операции была бы основательно подмоченная репутация злополучных латышей. Особый отдел разослал бы в отделы КГБ по месту их жительства письма о том, что в период службы в армии они разрабатывались КГБ по подозрению в шпионаже или терроризме.

Перспективы этих ребят тотчас бы резко сузились, и они лишь недоумевали бы по поводу того, что им никак не удается устроиться на престижную государственную службу, выехать за границу или каким-нибудь другим путем выбиться в люди. Каждый раз перед ними возникала бы невидимая, как бы несуществующая, но тем не менее непреодолимая преграда…

Мало кто знает, что о каждом демобилизованном солдате, вознамерившемся устроиться на оборонный завод хотя бы простым рабочим или в солидное государственное учреждение, вроде милиции, бдительный отдел кадров моментально посылает секретный запрос в особый отдел по месту военной службы.

Запрос представляет собой стандартный бланк размером в половину тетрадного листа. Вопрос сформулирован цинично и предельно лаконично, всего в трех словах: «Наличие компрометирующих материалов». Поступающий ответ также обычно бывает по-военному кратким, стандартным и в то же время по-чекистски аморфным, оставляющим путь к отступлению: «Компроматериалов не обнаружено», то есть того, чтобы их совсем не было, утверждать нельзя…

Но бывает, особист отвечает так:

«Во враждебных высказываниях замечен не был, но на политзанятиях двусмысленно улыбался». Да еще и подпишется внизу; «Гвардии майор такой-то», хотя никакой гвардии в КГБ нет, а гвардейским является полк, мораль которого этому майору поручено блюсти. Такая бумажка вызывает язвительный смех получивших ее сотрудников городского отдела КГБ, но они все равно дают ей ход, пересылая затем в отдел кадров…

Большинству особистов вообще чуждо чувство юмора, поскольку общеобразовательный уровень их невысок — всего лишь военное училище, да и то не всегда высшее, а зачастую лишь среднее, приравниваемое по статусу к техникуму или даже вообще к средней школе.

Набирают же особистов чаще всего из агентурной среды, офицерской или курсантской, и посылают учиться на год в новосибирскую школу особых отделов, где они постигают профессиональные навыки оперативной работы КГБ в армейских условиях. Высшего образования эта школа, разумеется, не дает. Только потом, чтобы продвинуться по службе, некоторые из особистов получают его наконец в Москве, в Высшей школе КГБ, — узкопрофессиональное, куцее.

Так уж повелось, что остальные чекисты считают особистов чрезмерно прямолинейными, недостаточно отесанными приверженцами казарм духа. Армейские же офицеры, наоборот, считают особистов на редкость хитроумными и опасными, внутренними шпионами. И оттого их сторонятся коллеги в обеих средах Это неизбежно накладывает на особистскую психику некий отпечаток ущербности…