Сталин и Гитлер - Ричард Овери Страница 41

Он был первым, по отношению к которому в 1918 году применили термин «вождь» (традиционно применяемый по отношению к военным командирам), широко использовавшийся в 1920-х годах, когда его начали относить ко всем высшим партийным руководителям – «вождям»³⁵. Проявления огромного уважения, которым пользовался Ленин среди широких масс, невозможно было контролировать, а в кризисные годы гражданской войны партия стала использовать развивающийся культ в целях своего выживания.

Символичный мир, создававшийся в первые пять лет революции, находился под огромным влиянием религиозного прошлого России. Гражданская война представлялась своеобразным манихейским единоборством сил добра и зла, когда революционные святые сражались с контрреволюционными демонами. Лишь постепенно стал вырисовываться образ Ленина как первого среди святых, автора, как об этом писал один поэт в мае 1918 года, «Святой библии труда»³⁶. После покушения на его жизнь в августе 1918 года культ Ленина стал обретать более четкие очертания. Неделю спустя в Петрограде Зиновьев говорил о Ленине как об апостоле и евангелисте российского социализма: «Он воистину был избранником, один из миллионов… Он истинный образец вождя, которые рождаются в истории человечества один раз в пятьсот лет»³⁷. Начиная с этого момента и до самой его смерти в 1924 году Ленину удавалось сдерживать официальную пропаганду, склонную к излишней религиозности, все более свойственной отношению народа к его персоне как христоподобному спасителю; между тем после его смерти народный культ стал переплетаться с официальным культом, который просуществовал весь советский период.

Апогеем официального культа стало решение забальзамировать тело Ленина и поместить его в огромном коммунистическом мавзолее на Красной площади. По некоторым сведениям, автором этой идеи в октябре 1923 года, за несколько месяцев до смерти Ленина, был Сталин, хотя никаких письменных свидетельств заседания, на котором принималось это решение, не сохранилось. В день смерти Ленина Центральным комитетом была создана особая «похоронная комиссия», и намерение сохранить останки почившего вождя уже было внесено в повестку дня дискуссий, которые должны были решить судьбу тела Ленина. Комиссию возглавлял Феликс Джержинский, глава секретной полиции, в нее также вошли все руководящие члены партии (в списке, однако, не было Сталина). Дискуссии о том, что делать с останками Ленина, которые после вскрытия были временно выставлены для церемонии прощания, были очень жаркими. Комиссия к тому времени уже разослала по всему Советскому Союзу «траурное извещение», в котором для публичного потребления была представлена не самая правдивая интерпретация жизни Ленина. Спор разразился вокруг вопроса об использовании смерти вождя для пропаганды революционных достижений среди всего населения либо создания такого образа Ленина, который, возможно, способствовал бы возникновению народного культа³⁸. Мнения разделились по вопросу о бальзамировании.

Те, кто выступал за бальзамирование, исходили из политической целесообразности. Дзержинский предлагал выставить тело Ленин на обозрение советских масс в качестве символической инкарнации революции. Другие возражали против столь явного религиозного символизма, связанного с типичным для России культом святых и реликвий, с которым сам Ленин боролся и который хотел устранить. Пока партийные руководители дискутировали, рабочие, преодолев с помощью динамита сопротивление прочного, как камень, грунта, создали фундамент временного деревянного мавзолея на Красной площади. Вскоре на теле стали заметны следы разложения; кожа потемнела и сморщилась, губы начали сжиматься. Запаниковавшая комиссия, переименованная в «Комиссию по увековечиванию памяти Ленина», бросилась на поиски ученых, обладавших знаниями, достаточными для того, чтобы спасти разлагающееся тело. В марте проблема была решена, двое ученых были найдены, и решение наконец-то было принято – навечно выставить тело Ленина в новом, более обширном мавзолее. Новое деревянное сооружение, построенное в 1924 году, в конечном итоге было заменено в 1930 году на величественное гранитное здание³⁹. Ленин был воскрешен почти как Христос; мученическая смерть и воскресение на вечную жизнь стали главной темой ленинского культа, «Ленин жив!» – таков был основной лозунг этого культа. Первые гигантские статуи Ленина появились в Сталинграде в 1925 году и на Финляндском вокзале в Ленинграде в 1926 году. Сразу после смерти Ленина в феврале 1924 года во всех учреждениях, на заводах, фабриках и в деревнях по всему Советскому Союзу были обустроены небольшие святилища, или так называемые «Ленинские уголки», оформленные в соответствии с указаниями партии. Дни рождения Ленина отмечались проведением Ленинских вечеров. Во всех магазинах страны появилось китчевое изображение Ленина, ставшее сувениром для тысяч коммунистических паломников, из года в год обходивших медленным шаркающим шагом воскоподобное тело великого вождя⁴⁰. Партия всячески поощряла это ритуальное благоговение перед памятью Ленина, которое десятью годами позже стало отличительной чертой культа личности Сталина.

Очевидно, что Гитлер и Сталин были политическими бенефициариями двух различных направлений политического мессианства, восходящего к XIX веку. Современные рассуждения по поводу уникальной, стремящейся к власти личности трансформировалась в постреволюционной России и послевоенной Германии в метафору освободителя и спасителя, но такого, кто вышел из гущи народа, разделяющего и сочувствующего его страданиям, борющегося с инертными злобными историческими силами. «Герой, вождь, спаситель, – писал в 1934 году Юнг в своем эссе, – тот, кто открывает новые пути к более великой реальности»⁴¹. Не имея такой благоприятной культурологической почвы, культы вокруг личностей Гитлера и Сталина едва ли могли достичь таких высот.

Все культы личностей в той или иной мере являются фикцией. Для их формирования требуется прежде всего создать приукрашенный образ диктатора. Но это отнюдь не означает, что без подобного рукотворного имиджа и Гитлер, и Сталин были простыми ничтожествами, поскольку из описанной уже истории их возвышения к власти, происходившей в то время, когда их культы находились в самом зачатке, следует, что уже тогда оба будущих диктатора обладали многими политическими и личностными качествами, которые хорошо послужили им независимо от культа вокруг их личностей. Их проблема заключалась в том, что это было все, чем они обладали. Они не были монархами, или успешными военными деятелями, или людьми, достигшими больших высот на общенациональном уровне, чьи претензии на руководящую роль были бы самоочевидными. Оба вполне осознавали, что, какими бы сильными или волевыми личностями они ни представлялись, их заявка на высшую, освященную традицией власть должна быть обоснована и получить некий импульс, в определенном смысле «больший, чем жизнь». Осознанное конструирование политического имиджа, ставшее общим местом в эпоху телевидения и эру манипуляций общественным сознанием, в 1930-х годах было новшеством. Между тем для двух лидеров, чьи претензии на власть опирались на шумное всеобщее народное одобрение, имидж имел первостепенное значение. Они никогда не являли общественности свою истинную натуру. «Этот маленький смугловатый человек, господин Адольф Гитлер, – писала Марта Додд, дочь американского посла, – просто выдумка»⁴². Эта фикция была сконструирована совершенно тривиальными методами. Хорошо известно, что Гитлер часами репетировал свои речи, которые он должен был произносить по случаю особых событий. Его преувеличенная театральность никогда не была спонтанной, как она всем тогда казалась. Одна из его секретарш, Криста Шодер, которая была допрошена после войны, вспоминала, как Гитлер по многу раз репетировал свои речи, вновь и вновь возвращаясь к их лингвистическим аспектам, останавливаясь, чтобы снова отрепетировать некоторые места с «тем же тембром голоса и совершая те же действия», которые он будет совершать, когда наступит время действительно произносить речь⁴³. Многое из того, что он делал на публике, заранее просчитывалось. Он не хотел, чтобы его видели или чтоб его сфотографировали в очках (сохранилась только одна такая фотография), так как у него была высокая степень дальнозоркости. Документы для Гитлера печатались на большой печатной машинке, или так называемой «печатной машинке фюрера». Его личное поведение на публике, лишенное видимой смелости, не отличавшееся важной походкой, с характерной жестикуляцией, которую он позаимствовал у Муссолини, было осознанно запрограммировано⁴⁴. Марта Додд видела, как «хрупкое тело, бледное, мягкое, невротическое лицо, скромная осанка» периода до 1933 года постепенно уступили место «надменной, высокомерной фигуре, с помпезно развернутыми назад плечами, двигавшейся и маршировавшей так, как будто он своими ногами вращал землю…»⁴⁵.