Моя жизнь провидца. Потерянные мемуары - Эдгар Кейси Страница 41

До этого времени я никогда не выполнял чтений для членов семьи кроме как для самого себя. Я попросил мать жены и ее тетю, жену доктора Хауза, поговорить с доктором Джексоном. Он сказал им то же самое. Они настояли на том, чтобы я выполнил чтение. Безусловно, я понимал, что состояние Гертруды критическое.

В определенный момент всем нам приходится оказаться лицом к лицу с последствиями наших собственных деяний, увидеть свое поведение глазами наших собратьев, столкнуться с последствиями нашей деятельности для жизни окружающих людей. Но может ли кто-нибудь понять, что это означало для меня — знать, что жизнь близкого и дорогого мне человека находится в моих руках и что та сила и власть, которую я понемногу использовал в течение многих лет, теперь подвергается решающему испытанию? ^[24]

Я пригласил врачей и аптекарей, послал за специалистом, который сможет выслушать информацию и сказать мне, есть ли у нас хоть какая-нибудь надежда. Когда я пробудился после этого эксперимента, вызванный специалист сказал мне: "Это замечательно! Самая замечательная лекция о туберкулезе, которую я когда-либо слышал, а я читал лекции дома и за границей, но я не вижу, как ей можно помочь. Я могу увидеть больную?"

Аптекарь сказал: "Ну, что же, вы предложили лекарство, но я не уверен, что его можно составить". Однако он пообещал, что попробует это сделать. Действительно, его удалось составить, и после первой же порции препарата у жены больше не было кровоизлияний. Возможно, их вообще уже не должно было больше быть. Через несколько дней исчез жар. Однако, это был переломный момент в заболевании, как знать. В течение двух недель она решительно пошла на поправку, хотя за несколько месяцев до этого была не в состоянии заниматься домашними делами.

Результат оказался таким, о котором я даже мечтать не мог. Именно тогда я глубоко задумался над тем, что говорили мне многие люди, что я способен на многое, когда сплю, но совершенный дурак, когда пробуждаюсь, что я мог бы не просто приносить пользу людям, но и делать на этом хорошие деньги. Возможно, я и сейчас таким остался.

Я перестал об этом думать и занялся фотографией. Но мысли возвращались. С того дня, когда такой близкий для меня человек был мне возвращен, я смотрел на любые экстрасенсорные явления совершенно по-другому. В конце концов все мы приходим к этому: о чем бы мы ни говорили, что бы мы ни имели в виду, пока это не коснется нас лично, нам кажется, что это не наше дело. Ведь Бог должен стать нашим личным Спасителем прежде, чем Он станет Спасителем всех людей. Мы можем препираться и торговаться, говорить различные непонятные слова обо всем, что видим, но когда это касается нас напрямую, когда это приносит облегчение и идет на пользу нашим физическим телам и нашим любимым и близким людям, тогда это становится чем-то значимым, и что бы ни говорили другие, для нас это совершенно реальное явление.

Спустя несколько дней после выполнения чтения для моей жены, в январе или феврале 1911 года, я был дома вместе с ней. Мы жили в доме матери Гертруды на Восточной седьмой улице. За несколько месяцев до этого дом ремонтировался. Внутри он был очень красиво отделан. На всех деревянных деталях дома и на полу можно было любоваться великолепным рисунком древесины. Снаружи дом был окрашен в белый цвет с зелеными окантовками. Через прихожую, где стоял книжный шкаф, вы могли пройти в гостиную, а слева располагалась спальня, где лежала больная Гертруда.

Однажды днем в прихожей раздался звонок. Я подошел к двери. Там стоял очень крупный и внушительный джентльмен, у него был довольно бесцеремонный вид.

"Вы Кейси?" — спросил он.

"Да, сэр".

"Отлично, я Мунстерберг из Гарварда. Я здесь, чтобы разоблачить вас. О вас так много написано в газетах за последнее время, что это не может не быть обманом. Я разоблачил больше обманщиков-медиумов, чем кто-либо другой в этой стране. Вы занимаетесь своей работой именно здесь?"

Я сказал ему, что мой офис находится в городе.

"Ладно, и в каком кабинете вы работаете?"

Говоря все это, он протиснулся в дом и направился к гостиной. Когда я сказал, что у меня нет кабинета, он спросил: "Тогда каков ваш модус операнди?"

Я понятия не имел, о чем он говорит.

"Ну ладно, как вы все это делаете?" — поинтересовался он.

Я сказал ему, что мне просто надо где-то лечь — на полу, на улице, во дворе или где-то еще. Что я не знаю, как это получается, и могу судить только по результатам. "Я все более убеждаюсь, что все приготовления нужны скорее для того, кто приходит ко мне за информацией, чем для самого себя. Мне ничего не нужно. Чем больше я видел во время чтения, тем меньше я знаю. Я хотел бы, чтобы вы исследовали это явление, и если я дурачу самого себя или ближнего своего, пожалуйста, скажите мне об этом. Я бы предложил вам посетить мистера и миссис Дитрих, а также повидаться со многими людьми, для которых я выполнял чтения. Вот моя жена, которая и сейчас очень больна. Хотели бы вы узнать, что ей было сказано? Желаете осмотреть ее? Может быть, вам интересно узнать, что говорят врачи о составе, предложенном для ее лечения? Хотели бы вы увидеть то, что было приготовлено для нее на основе чтения? Результаты — единственные доказательства, которые у меня есть. Однако на основании некоторых случаев я полагаю, что иногда мне не удается получить верную информацию, если, конечно, дело не в моем собственном сознании. Я не знаю, в чем тут дело. Возможно, все дело во мне".

Я достал из книжного шкафа копию чтения для Гертруды и попросил, чтобы гость прочитал ее, а если он врач, то не мог бы он осмотреть ее и сказать, что он думает об этом. Но этот человек сказал мне, что по образованию он не врач.

Тогда он спросил меня о моем образовании, что я читал, и подошел к книжному шкафу. Там было много хороших книг: Е.П. Роу, несколько журналов и множество новинок, поскольку в то время, когда я работал в книжном магазине, я взял за правило каждый месяц приносить Гертруде новую книгу из наиболее популярных. Многие из них он взял, оставив упавшие лежать на полу около шкафа. Примерно через 30–40 минут он ушел, сказав мне: "Я загляну к вам снова".

На следующее утро, когда я пришел в офис, там уже находились мой отец и стенографистка. Я спросил отца, есть ли посетители. Он сказал, что один прибыл из Цинциннати десятичасовым поездом. В то время, когда я рассказывал отцу о событиях вчерашнего дня, пришел господин Мунстерберг. На нем было большое тяжелое пальто, поскольку в то утро выпало немного снега. Он занял место в одном из больших кресел-качалок и сидел там, почти ничего не говоря, просто наблюдая за моим отцом, стенографисткой и тем, кто пришел к нам, — не помню, был ли это доктор Кечум или мистер Ной. Мунстерберг просмотрел многие из записей, сделанных в то время стенографистками.

Я вошел в студию, поскольку мне нужно было позаботиться о некоторых фотографических пластинках, распечатал снимки с этих пластин, а затем меня позвал отец, сказав, что мистер Боми прибыл для чтения.