Андрей Боголюбский - Алексей Карпов Страница 41

Зато летописец отметил основание ещё одного каменного храма во Владимире, сообщив под 1164 годом: «Заложена бысть церкы Святаго Спаса в Володимери» ^[49]. Этот каменный храм располагался на месте существующей и поныне небольшой церкви Святого Спаса (построенной в конце XVIII века), в самом центре города, вблизи Золотых ворот, недалеко от княжеского двора Юрия Долгорукого. Имел ли он отношение к старой церкви Спаса, возведённой при Владимире Мономахе, или это совсем другой храм, лишь соименный Мономахову, сказать трудно. Судя по указанию ещё одной летописи — так называемой Типографской, конца XV — начала XVI века, здесь находился монастырь и церковь изначально была монастырской. ^[50]

Масштабное каменное строительство во Владимире — зримое проявление мощи и могущества князя Андрея Юрьевича. В эти годы он крайне редко вмешивался в военные конфликты, почти не вёл войн, а, напротив, проявлял миролюбие — редкое качество среди князей того времени. Соответственно, большую часть тех средств, которые он мог потратить на подготовку к войнам и сами войны, он посвящал благому делу — возведению храмов, украшению и устроению родной земли, и прежде всего Владимира. Каменное строительство вообще очень дорого, а строительство из белого камня дороже многократно (по подсчётам специалистов, храм из белого камня обходился заказчику дороже такого же кирпичного более чем в десять раз). Андрей, вслед за отцом, сознательно шёл на такие неслыханные траты. Не стремившийся, в отличие от отца, к тому, чтобы занять «златой» киевский стол, он делал всё для того, чтобы его собственный город затмил великолепием стольный Киев, чтобы владимирский княжеский стол воспринимался современниками как не менее престижный, чем киевский.

Но строительство и украшение храмов — это не только демонстрация силы. Это ещё и свидетельство искренней веры князя, его желания до конца исполнить свой христианский долг правителя, как он этот долг понимал. Эти свойства характера Андрея Боголюбского отмечают все без исключения источники. «На весь бо церковный чин и на церковникы (здесь: церковных людей. — А. К.) отверъзл бяше Бог сердечней очи» — так, напомню, писал о князе автор его летописной похвалы, исполненной в лучших традициях агиографического жанра. Князь-святой, радетель за веру, мученик и страстотерпец, Андрей наделён здесь всеми подобающими добродетелями, среди которых на первое место поставлены неизменная забота о церкви и милосердие. Автор летописной похвалы приводит и конкретные примеры необыкновенного благочестия князя. По ночам втайне от всех он приходит в церковь и лично возжигает свечи; вглядываясь в образ Божий, написанный на иконе, он взирает на него, «яко на самого Творца», плотию пребывающего в храме, и, взирая на лики святых, смиряет себя, уподобляясь последнему из грешников, живущих в пределах его княжества. И часто, сокрушаясь сердцем, воздыхая от самых глубин души своей и проливая искренние слёзы раскаяния, он плачет о своих прегрешениях, подобно псалмопевцу Давиду…

Милосердие, забота о нищих, щедрая раздача милостыни достигли при нём поистине евангельских масштабов. И здесь он также следовал тому высокому образцу, который задал его пращур, князь Владимир Святой. Подобно ему, и князь Андрей «веляшеть по вся дни возити по городу (Владимиру. — А. К.) брашно и питье разноличное болным и нищим на потребу, и видя всякого нища, приходящего к собе просить, подавая им прошенья их (то есть давал просимое. — А. К.)… и тако приимаше всякого приходящаго к нему». В этих словах из летописной похвалы Андрею Боголюбскому легко увидеть отражение летописной же похвалы князю Владимиру, Крестителю Руси, который тоже «…повеле всякому нищему и убогому приходити на двор княжь и взимати всяку потребу питье и яденье…», и тоже «повеле пристроити кола (повозки. — А. К.) и въскладше хлебы, мяса, рыбы, овощ розноличный… возити по городу…». Подражание здесь отнюдь не только литературное — но и по жизни, по чисто человеческим качествам обоих правителей.

(В Никоновской летописи рассказ о нищелюбии Андрея Боголюбского расцвечен ещё более яркими, но, пожалуй, не слишком правдоподобными подробностями. Здесь сообщается о том, что князь не гнушался даже прокажёнными — наиболее отверженными и изгоняемыми представителями средневекового общества, и даже без вреда для себя прикасался к их язвам: «нищих же и прокаженных толико возлюби, яко и очима своима намного зрети на них, иногда же и руками сих приимати, и кротко и тихо и милостиво глаголати к ним и утешати, и кормяше и насыщаше». Могло ли такое быть в действительности — судить не нам.)

Забота о нищих — неотъемлемая черта средневековых правителей. Наряду с церковной благотворительностью это был едва ли не единственный механизм регулирования социальных противоречий, сглаживания тех неизбежных конфликтов, которыми сопровождалось становление феодальных отношений. В годы княжения Андрея Боголюбского, как и при его отце Юрии Долгоруком, эти процессы протекали в русском обществе особенно болезненно. Не случайно младший современник суздальских князей, знаменитый владимирский книжник XII или XIII века Даниил Заточник, обращаясь к не названному им князю и вспоминая евангельскую заповедь: «Глаголеть бо в Писании: просящему у тебя дай, толкущему отверзи (ср.: Мф. 5:42), да не лишен будеши Царствия Небеснаго», восклицал далее: «Да не будет, княже мой, господине, рука твоя согбена на подание убогих: ни чашею бо моря расчерпати, ни нашим иманием твоего дому истощити. Якоже бо невод не удержит воды, точию едины рыбы, тако и ты, княже, не въздержи злата, ни сребра, но раздавай людем». Можно подумать, что Даниил ставил в пример своему адресату пресловутую щедрость именно князя Андрея Юрьевича, если не обращался к нему лично. Рука Андрея никогда не была «согбеной» на «подание убогых», и очень многие из сирых и обездоленных кормились от его щедрот. Но при этом богатства князя — в полном соответствии со словами Даниила Заточника — не убывали, но лишь приумножались.

Понятно, что удесятерённое молвой нищелюбие князя, широкие раздачи им «брашна» и «питья» привлекали во Владимир множество людей. Но и это было на руку Андрею, получавшему таким образом дополнительную рабочую силу, столь необходимую для его масштабных работ. Ростовцы и суздальцы не случайно будут позднее именовать жителей Владимира «каменщиками» — представителей этой профессии здесь было действительно много — в первую очередь потому, что в них ощущалась постоянная потребность. И все они могли надеяться на беспримерную щедрость владимирского князя. Позднее, правда, мы будем говорить и об оборотной стороне нищелюбия Андрея. Увеличение числа нищих и обездоленных свидетельствовало и о других процессах, происходящих в княжестве и связанных с разорением значительных масс людей. Но проявится это ближе к концу его княжения.

Надо признать, что князь был искренен в своих порывах. Это касалось и его желания облагодетельствовать подданных, и его страсти к храмоздательству. Не мысля себя пребывающим в течение длительного времени вне церкви, он строил храмы прежде всего для себя лично, но также и для своих подданных — людей, вручённых ему волею Божьей, стремясь и их по возможности приобщить к церковной жизни. Как когда-то красота и торжественность церковной службы и великолепие константинопольских храмов восхитили посланцев князя Владимира, заставив их уверовать в христианского Бога, так и теперь благолепие выстроенных Андреем церквей должно было привлечь под их своды «новых людей христианских», каковыми по-прежнему ощущали себя русские люди.