О, возлюбленная моя! Письма жене - Вольф Мессинг Страница 41

От скуки сходил разочек в местный театр. Спектакль назывался «Разбитая ваза», но его следовало бы назвать «Напрасно потраченные на билет деньги». Ушел, не досидев до конца, и был не единственным среди уходивших. В кино пару раз тоже ходил. Ты ни за что не угадаешь, что я смотрел от безделья. «Девушку с гитарой» и «Дело «Пестрых», вот что я смотрел. Обнаружил, что в «Деле» снялся Саша ^[144]. Удивительно, как часто он снимается. В пяти картинах за год! Дай Бог! А то ведь совсем недавно режиссеры и слышать о нем не хотели.

Погода испортилась и стала отвратительной под стать моему настроению. Но мне дождь не помеха, главное, что нет ветра и можно спокойно гулять под зонтом. Зато в дождь на улицах мало людей и можно гулять без того, чтобы на меня постоянно оглядывались. Вольф Мессинг, который якобы платит за рекламу режиссерам, даже в низко надвинутой на лоб шляпе трех шагов не может пройти без того, чтобы его не узнали. Вот так-то, моя дорогая! Если бы Шумаускас прошелся бы со мной по городу, то убедился бы в моей популярности (так он и станет разгуливать по Вильно пешком в компании с еврейским фокусником!). Видишь, драгоценная моя, как сильно я расстроен. Пытаюсь думать о хорошем, а мысли все время возвращаются к этому проклятому фильму. Обидно. Обидно так, словно мне плюнули в душу ^[145]. С возрастом положено обретать мудрость и спокойствие, а я, напротив, все острее реагирую на любую несправедливость. Или причиной тому то, что тебя, любовь моя, нет рядом и некому меня утешить. Подумать только — шестидесятилетний мужчина нуждается в утешении, словно маленький мальчик! Что скажут люди? Мне все равно, что они скажут. Когда я расстроен, я нуждаюсь в утешении, и никто, кроме тебя, не может мне его дать.

Вот немножечко пожаловался тебе в письме, и мне стало легче.

Но если я еще хоть раз подумаю о фильме про меня, то непременно скажи мне только одно слово: «Вильно»! Чтобы я сразу же выбросил из головы никчемные мысли, от которых не будет мне никакой пользы, кроме вреда.

Я соскучился по тебе, любимая моя, соскучился по Ирочке, по работе, по Москве тоже соскучился. Когда стану садиться в поезд, то буду петь от радости. Чтобы спокойно уехать, мне надо убедиться в том, что Пятрас не наделает глупостей. Ты же знаешь, каким участием проникаюсь я к хорошим людям. Отношусь к нему так, как будто он мне родственник. Пятрас по возрасту годится мне в племянники, так что нет ничего странного в том, что я даю ему советы и удерживаю от опрометчивых поступков. Он страдает одной иллюзией, весьма характерной для нынешней молодежи, особенно для здешней. Им кажется, что если поднять шум, то это поможет делу. Наивные люди! Они не понимают, точнее, не хотят понимать двух вещей. Шум пойдет только во вред делу, потому что тех, кто шумит, начальство не любит. Если поднялся шум, никто уже не станет вникать в обстоятельства, а примут меры к тому, чтобы как можно скорее стало тихо. И дадут ли Пятрасу поднять шум? Объясняю ему, что ни один фильм, даже самый замечательный фильм на свете, не стоит того, чтобы ради него рисковать своим будущим. Режиссеру надо быть всегда настороже, потому что конфликт с начальством может лишить его не только места, но и профессии. Пятрас хорохорится, говорит, что в юности обучался сапожному делу и всегда сможет себя прокормить, но эти слова не следует принимать всерьез. Надо сходить с ним в ЦК, чтобы он убедился в том, что наш фильм окончательно похоронен, успокоить, приободрить, и тогда уже можно будет уезжать со спокойным сердцем.

Прости меня, любимая моя, за то, что вместо веселого письма написал грустное.

Твой любящий муж целует тебя тысячу раз и тысячу раз благодарит Бога за то, что Он послал ему тебя. Моя любовь к тебе не имеет ни границ, ни конца. Недаром же говорится, что той любви, которая закончилась, никогда не было.

До скорой встречи, любимая моя (а может статься так, что я опережу свое письмо).

Твой В.

P. S. Совсем забыл написать, что на жене ювелира Наума Гедальевича было такое платье, что даже я, ничего не смыслящий в женской моде, восхитился им. Оказалось, что здесь есть какой-то невероятный портной, волшебник из волшебников, который к тому же еще и шьет очень быстро. К нему записываются в очередь за полгода вперед, люди приезжают из Москвы, Ленинграда, Риги и других городов, но мне обещали не только познакомить тебя с ним, когда ты приедешь в Вильно, но и замолвить словечко, чтобы он обшивал тебя без очереди. Когда я пишу «невероятный», то нисколько не преувеличиваю, сама убедишься. Даже жаль, что он шьет только на женщин. Но я его прекрасно понимаю. За женское платье платят дороже, чем за мужской костюм, а шьется платье скорее. «Настоящее счастье, это когда два хороших гешефта вместо одного», — говорили у нас в Гуре. Улыбаюсь про себя тому, какой «широкой» стала наша жизнь. За мебелью надо ехать в Киев, к протезисту — в Ленинград, а к портному — в Вильно. Но если хочешь получить самое лучшее, то приходится жертвовать временем и ездить туда- сюда.

В.

3 марта 1960 года

Милая моя Аидочка!

Я выполнил все твои поручения, но, к моему огромному сожалению, не так быстро, как хотелось бы. Приехал к тебе, а тут уже не только в отделение, но и в корпус не пускают — так поздно. Мог бы, конечно, пройти, но успокаивать каждого, кто встретится мне на пути, не хочется. Да и не могу я сейчас сконцентрироваться так, чтобы внушать нескольким людям, что они меня не видят. Слишком уж волнуюсь за тебя, моя драгоценная! Знаю, что все будет хорошо, но все равно волнуюсь, потому что, когда любишь, невозможно не волноваться за любимого человека. Сейчас моих сил хватит только на то, чтобы убедить кого-нибудь из сотрудников отнести тебе мое письмо, когда я его допишу. Прошу прощения за почерк, пишу на колене под фонарем.

Фирочка позвонила Гусенкову ^[146] и просила его помочь нам, если возникнет необходимость. Он пообещал, что сделает все, что потребуется, — нажмет, решит, подключит, организует. Так что не беспокойся, любимая моя! У тебя будет все самое лучшее, все, что тебе понадобится. А если будет надо, я дойду до самого верха, дорогая моя! Ради твоего блага я не остановлюсь ни перед чем. Я уверен, что наш начальник ^[147] помнит меня, несмотря на то что мы встречались всего один раз ^[148]. Если потребуется, то обращусь к нему. У тебя будут самые лучшие доктора и самые лучшие лекарства. Все будет хорошо, любимая моя. Ты скоро поправишься, и осенью мы поедем отдыхать к морю. Хочешь в Пицунду? Куда пожелаешь, любовь моя, туда мы и поедем.