Александр Невский и Даниил Галицкий. Рождение Третьего Рима - Виктор Ларионов Страница 41

В данном свидетельстве действительно есть факты, которые дают возможность подозревать определенную хитрость со стороны русских, надеявшихся на неминуемое столкновение своих главных врагов с непредсказуемым результатом для противоборствующих сторон. В определенном смысле хитрость удалась, хотя крупного военного столкновения и не случилось. В этой связи уместно поставить вопрос: а мог ли принципиально быть союз православного князя Александра с князем язычником Миндовгом, отступником от веры во Христа, отправляющимся в поход в Ливонию с целью искоренения там христианства?

Упоминание о посольстве к русскому королю в Ливонской Рифмованной хронике и общее хронологическое совпадение походов на Кесь и Юрьев стали основными аргументами существования союза Александра с Миндовгом. Пожалуй, единственным историком, кто крайне скептически оценил возможность полноценного союза, был Теодор (Федор Ефимович) Нарбут, автор полоноязычной «Истории литовского народа»:

«Мы далеки от мнения, что богобоязненный и справедливый князь Александр Невский собирался объединиться с королем, которого объявили отступником, для искоренения христианства в Ливонии: ибо не совпадало с политикой новгородских республиканцев предоставление столь огромного перевеса литовцам, всегда к ним враждебным. Пожалуй, все это наводит на предположение, что мнимое перемирие было выдумкой Товтивила, который из Витебска мог иметь связь с Новгородом, а потому и поручился за перемирие. Веря этому, король Миндовг действительно отправился с войском за Двину, но оговоренная русская помощь не пришла…» Это мнение, безусловно, должно быть принято нами во внимание. «Согласно дальнейшим рассуждениям, склонившие Миндовга к фиктивному союзу с Александром Тренята и Товтивил возглавили также литовское войско в походе на Юрьев. Поход был организован Александром Невским, но совсем не для того, чтобы помогать язычникам-литовцам проливать христианскую кровь, а для того, чтобы получить аргумент перед поездкой в Орду и не предоставлять русского войска татарам. Мысли Т. Нарбута по поводу новгородско-литовского союза оставались проигнорированными исследователями, поскольку в позитивистской историографии за ним заслуженно закрепилась репутация историка-мифотворца. На наш взгляд, несмотря на очевидные ошибки (Товтивил назван витебским, а не полоцким князем, также нет никаких оснований считать, что отряд литовцев в походе на Юрьев возглавлялся Тренятой), его скептицизм в данном случае заслуживает внимания».

Крупнейший советский историк В.Т. Пашуто, автор известной книги об Александре Невском в духе идеологизированных штампов советской эпохи, считал русско-литовский союз реальностью, которая имела все возможности для успешного противостояния немецкому натиску на Восток. В.Т. Пашуто считал, что данный союз не состоялся только по причине предательских действий литовского князя Треняты, который выступил преждевременно, опасаясь чрезмерного усиления Миндовга. Однако эта догадка не находит себе фактического фундамента. «Предположение о том, что Тренята был главным виновником опоздания русского войска в походе на Венден, сегодня не рассматривается всерьез — как отметил Э. Гудавичус, трудно представить, что главнейший инициатор военных действий с Орденом мог ставить палки в колеса собственного плана. Среди причин того, что русские не явились, исследователи называют татарский фактор, медлительность новгородского боярства и нехватку времени на то, чтобы собрать целую коалицию князей. Главной причиной задержки войск Александра, по мнению Е.Л. Назаровой, было антиордынское восстание в Ростове, Владимире, Суздале и Ярославле, роль Александра в котором остается неясной. Несмотря на то что, согласно рассказу Рифмованной хроники, Миндовг был раздосадован, что русские намеренно втянули его в противостояние с немцами, исследователи полагают, что союз Литвы с Северо-Восточной Русью сохранился, свидетельство чему — участие Товтивила в походе Дмитрия Александровича, сына Александра Невского, и то, что Миндовг, обезопасив свое княжество на востоке, повел войну на северном и западном направлениях, послав основные литовские силы в 1262 г. на Вислу.

Александр Ярославич, направив перед выездом в Сарай войско во главе с сыном в западный поход, формально выполнил союзнические обязательства перед Миндовгом и оттянул орденское войско от границ Литвы. Очевидно, что поход русских на Юрьев не являлся непосредственной помощью Миндовгу, которая, согласно Ливонской Рифмованной хронике, не пришла под Венден. Важно отметить, что направлением новгородской экспедиции осенью 1262 г. был избран не какой-либо из орденских замков, а центр независимого от Ордена Дерптского епископства, ранее принадлежавший Новгороду. В Ливонской Рифмованной Хронике он описывается как русский поход, вне всякой связи с походом на Венден, и непосредственно полки Миндовга в нем не участвовали. В связи с этим закономерен вопрос Т. Нарбута: а насколько необходим был для Александра в 1261 г. тесный союз с литовским королем-апостатом? Вне зависимости от того, был ли возврат Миндовга к язычеству реальным, или же образ отступника был создан орденскими политиками после нарушения союзнических отношений, союз с язычниками-жемайтами в одночасье сделал его чрезвычайно непривлекательной фигурой в глазах латинского мира. Информация об оценке действий Миндовга курией вряд ли могла обойти стороной владимирский двор, а для столь опытного политика, каким был Александр к 1261 г., было вовсе не безразлично, как его собственные действия будут оцениваться на международной арене… И даже если считать, что союз 1261 г. был временным тактическим соглашением именно между Миндовгом и Александром, в тени литовского короля уже в значительной степени самостоятельно мог действовать будущий заговорщик Товтивил, который лишь номинально признавал в Полоцке верховенство Миндовга. Нужно отметить, что вплоть до своей смерти Товтивил сохранял дружественные отношения с волховской столицей. Новгородский летописец особенным образом выделил Товтивила среди других литовских князей в описании событий после убийства Миндовга около 1263 г.: “Того же лета роспревшеся убоици Миндовгове о товаре, убиша добра князя Полотскаго Товтивила, а бояры полочьскыя исковаша, и просиша у полочанъ сына Товтивилова убити; и онъ убежа в Новгород с мужи своими. Тогда Литва посадиша своего князя в Полочьке; а а полочанъ пустиша, коих бяху поимале с княземь их, и миръ взяша». Важно не только то, что Товтивил назван “добрым князем”, но и тот факт, что его сын Юрий бежал от опасности, возникшей для него в Литве, именно в Новгород, что подтверждает установление накануне особых союзнических отношений между Новгородом и Полоцком. Кроме того, указание на то, что литовцы после смерти Товтивила посадили “своего” князя, позволяет считать Товтивила “своим” для новгородцев».

Следует отметить, что кроме успешных военных действий против дружин литовских князей Александр проявил дипломатическую гибкость в выстраивании отношений с Миндовгом. Этим он надолго обезопасил новгородские земли от литовской угрозы.

В отношении самих литовских князей необходимо сделать ряд важных замечаний. Прежде всего далек от разрешения вопрос действительно литовского происхождения многих литовских князей того периода.

Здесь мы можем в общем ключе рассмотреть одну важную загадку русской истории, а именно загадку происхождения литовской династии Гедиминовичей. Не углубляясь в данную проблему, отметим, что имеется весьма большое количество фактов, в том числе в их ряду можно считать и отношение к Товтивилу как к «своему», которые позволяют серьезно отнестись к известному с позднего Средневековья на Руси преданию о происхождении литовских владык от захудалой ветви полоцких Рюриковичей. И в этой связи приход князя Довмонта на княжение в Псков уже не будет являться необычным прецедентом в истории русских князей, традиционно признаваемых легитимными русским народом только при условии их принадлежности роду Рюрика.