Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть. 1917—1918 - Ричард Пайпс Страница 40

В отличие от большинства русских генералов, которые являлись прежде всего политиками, Корнилов был настоящим боевым офицером. О его отваге ходили легенды. При этом он имел репутацию тупицы, и М.В.Алексеев отозвался о нем как о человеке «с сердцем льва и мозгами барана», однако это несправедливо. Корнилова отличали живой практический ум и здравый смысл, хотя, как многие солдаты такого склада, он невысоко ставил политику и политиков. Говорили, что он придерживается «прогрессивных» взглядов, и у нас нет оснований сомневаться, что он презирал царский режим².

Еще в начале военной карьеры Корнилов выказывал склонность к неповиновению приказам начальства, что особо отчетливо проявилось после февраля 1917 года, когда он стал свидетелем развала русской армии и убедился в бессилии Временного правительства. Позднее его противники скажут, что он проявлял диктаторские замашки. Обвинение это можно принять только с определенными оговорками. Корнилов был патриотом, он готов был служить любому правительству, которое стало бы заботиться об интересах России, особенно во время войны, когда необходимо поддерживать порядок и делать все для победы. В конце лета 1917 года он пришел к заключению, что Временное правительство более не действует самостоятельно, ибо стало заложником социалистов-интернационалистов и вражеских агентов, окопавшихся в Совете. Будучи в этом убежден, он поддался на уговоры принять диктаторские полномочия.

После июльского путча Керенский обратился к Корнилову в надежде, что тот сможет восстановить дисциплину в армии и отразить контрнаступление немцев. В ночь с 7 на 8 июля он поручил Корнилову командование Юго-западным фронтом, на который должен был прийтись главный удар противника, а три дня спустя, следуя совету своего помощника Бориса Савинкова, предложил ему пост Верховного главнокомандующего. Корнилов не торопился принимать это предложение. Он не видел смысла в том, чтобы брать на себя ответственность за ведение военных действий, пока правительство не возьмется всерьез за решение проблем, ставивших под вопрос судьбу всей военной кампании. Проблемы эти были двоякого рода: чисто военные и более широкие — политические и экономические. Проведя консультации с другими генералами, он нашел, что все они в общем согласны в определении мер, необходимых для восстановления боеспособности и военной мощи. Следовало распустить или существенно ограничить в правах армейские комитеты, введенные Приказом № 1; вернуть командирам дисциплинарные права; восстановить порядок в тыловых гарнизонах. Корнилов потребовал, чтобы в армии вновь была введена смертная казнь за дезертирство и мятеж — как на фронте, так и в тылу. Но он не остановился на этом. Зная о планах мобилизации в других воюющих странах, он потребовал такого же плана для России. Он также настаивал на необходимости подчинить военному командованию оборонную промышленность и транспорт — отрасли, во многом определяющие успех военных действий. Требуя полномочий, которых не имели его предшественники, он следовал примеру генерала Людендорфа, получившего в декабре 1916 года по сути диктаторские права, дававшие ему власть над экономикой Германии: благодаря этому можно было мобилизовать для победы все хозяйственные ресурсы страны. Программа, разработанная Корниловым вместе с начальником Генерального штаба генералом А.С.Лукомским, стала главным источником конфликта между ним, как представителем всего офицерского корпуса и убежденным противником социализма, и Керенским, который вынужден был действовать под неусыпным надзором Совета. Конфликт этот был заведомо неразрешим, ибо представлял собой столкновение несовместимых начал: интересов России и интересов международного социализма. Как сказал Савинков, хорошо знавший обоих, Корнилов «любит свободу… Но Россия для него первое, свобода — второе. Как для Керенского… свобода, революция — первое, Россия — второе»³.

19 июля Корнилов сообщил Керенскому условия, на которых он готов принять командование: 1) он будет отвечать только перед собственной совестью и перед народом; 2) он будет совершенно независим, отдавая приказы и производя назначения; 3) дисциплинарные меры, которые он обсуждал с правительством, включая смертную казнь, будут действовать также и для тыловых частей; 4) правительство примет предложения, выдвинутые им прежде⁴. Эти требования настолько рассердили Керенского, что он поначалу хотел взять назад свое предложение, но по зрелом размышлении решил отнести их на счет политической наивности генерала⁵. Он чрезвычайно нуждался в помощи Корнилова, ибо без армии власть его была эфемерной. Конечно, первое из четырех условий, выдвинутых Корниловым, граничило с дерзостью. Его, однако, можно объяснить желанием генерала избавиться от вмешательства Совета, который в Приказе № 1 заявил о своем праве отменять военные инструкции. Когда комиссар Керенского в ставке главнокомандующего эсер М.М.Филоненко сказал Корнилову, что это требование «может вызвать серьезные опасения», если только «ответственность перед народом» не подразумевает ответственность перед Временным правительством, Корнилов ответил, что именно это он и имел в виду⁶. Тогда, как позднее, вплоть до окончательного разрыва с Керенским, «неповиновение» Корнилова относилось к Совету, но не к правительству.

Условия, на которых Корнилов соглашался принять командование вооруженными силами, просочились в печать, вероятно, не без помощи его офицера по связям с общественностью В.С.Завойко. Публикация их в «Русском слове» 21 июля произвела сенсацию, сделав Корнилова необыкновенно популярным в не-социалистических кругах и вызвав к нему столь же сильную ненависть со стороны левых⁷.

Переговоры министра-председателя с генералом затянулись на две недели, и Корнилов приступил к новым обязанностям лишь 24 июля, получив заверения, что требования его будут удовлетворены.

В действительности, однако, Керенский не мог выполнить своих обещаний Корнилову, да и не стал бы их выполнять. Не мог он этого сделать, так как не был свободен в своих действиях, а должен был исполнять волю Исполкома, который рассматривал любые меры, направленные на восстановление армейской дисциплины (особенно в тылу) как «контрреволюционные» и отклонял их. Пойти на эти реформы означало поэтому для Керенского порвать с социалистами, которые были его главной политической опорой. Кроме того, он и сам не стал бы держать слова, ибо вскоре увидел в Корнилове опасного соперника. Попытка проникнуть в мысли конкретного человека для историка всегда небезопасна, и все же, анализируя действия Керенского в июле и августе, трудно отделаться от впечатления, что он сознательно провоцировал конфликт со своим Верховным главнокомандующим, желая избавиться от единственного человека, угрожавшего его статусу лидера России и хранителя революции ^[67].

Борис Савинков, исполняющий обязанности военного министра, человек идеально подходивший в этой ситуации на роль посредника, поскольку был близко знаком и с Керенским, и с Корниловым, составил в начале августа проект программы из четырех пунктов, предполагавшей распространение смертной казни на тыловые части, милитаризацию железнодорожного транспорта, введение военного режима на предприятиях оборонной промышленности и восстановление дисциплинарных прав офицеров с соответствующим урезанием полномочий армейских комитетов⁸. По его словам, Керенский обещал подписать документ, но все откладывал это, пока, наконец, 8 августа не сказал, что «никогда и ни при каких обстоятельствах не подпишет законопроекта о смертной казни в тылу»⁹. Чувствуя, что его обманывают, Корнилов бомбардировал министра-председателя «ультиматумами», которые так раздражали Керенского, что он был готов уже сместить их автора¹⁰. Поскольку Корнилов знал, что Керенский заинтересован в возрождении армии, его бездействие убеждало генерала в том, что министр-председатель не свободен, а является орудием в руках социалистов, часть которых, как было известно со времени июльского путча, состояла в сношениях с врагом.