Ришелье - Франсуа Блюш Страница 40

На следующий день после «Дня одураченных» партия королевы-матери, поначалу пребывавшая в растерянности — в связи с арестами братьев Марильяк, — была полностью разоружена. Мария Медичи, сосланная собственным сыном в Компьен (февраль 1631 г.), бежит в ночь с 18 на 19 июля и пытается укрыться в Испанских Нидерландах, где к ней в августе присоединился ее сын Гастон. Вскоре они на собственном горьком опыте узнают, что ссылка не всегда является наилучшим местом для руководства заговорами. Младший брат Людовика XIII, ненавидящий Ришелье, совершенно позабыл об осторожности и ведет себя вызывающе, убежденный, что его старший брат никоим образом не сможет ему помешать. Тем хуже для тех, кого он собирается утянуть за собой или подтолкнуть к действию!

Первым делом он тайно или почти тайно вступает 3 января 1632 года в Нанси в брак с Маргаритой де Водемон, лотарингской принцессой ^[96]. Король, кардинал, парламент, епископы будут оспаривать этот союз, который Австрийский дом, Святой престол, Янсений и другие сочтут религиозно законным. Однако настоящая проблема этого брака не духовная или каноническая, а политическая. Согласно французскому праву, ни один член королевской фамилии (особенно наследник) не может вступить в брак без разрешения короля. Дело о признании или отказе от брака Месье будет тянуться, затягиваться… вплоть до королевской грамоты на имя парламента от 5 мая 1643 года, то есть через пять месяцев после смерти Ришелье.

Ожидая исхода дела, Гастон Французский устраивает заговор. 5 апреля 1632 года королевский акт провозглашает королеву-мать и Месье виновными в оскорблении Его Величества. Можно говорить и о предательстве, поскольку все происходит с одобрения и при денежной помощи Оливареса. В промежуток между июнем и сентябрем произойдет восстание в Лангедоке, которое не принесет никакой выгоды герцогу Орлеанскому, но от которого пострадает Монморанси — не безвинный, но внушающий сочувствие.

На самом деле интриги Марии Медичи и злополучные предприятия ее младшего сына помогают министру-кардиналу проводить свою политику подчинения грандов и убеждают его господина соглашаться на нее безо всяких угрызений совести. Особенно если в ней соединяются или пересекаются различные причины, предлоги, суровые обстоятельства. Однако не так легко выбрать между административной чисткой, наказанием заговорщиков, контрударами королевского правосудия и простыми подозрениями.

Король и его первый министр страдают от независимости, а вернее непослушания губернаторов провинций. С 1624 года кардинал только и мечтает привести их к повиновению. Такой случай предоставляется после «Дня одураченных». В 1631 году король, разумеется, руководствуясь советом Ришелье, решительно подчиняет своей власти некоторых из этих злоупотребляющих своим положением вице-королей. В Бургундии герцога де Бельгарда сменяет принц Конде. В Пикардии заменены два лотарингских принца. Людовик XIII благодарит герцога д’Эльбёфа, тут же заменяя его герцогом де Шеврезом. В Экс-ан-Провансе Карл Лотарингский, герцог де Гиз, заменен маршалом де Витри, убийцей Кончини. И, наконец, 16 сентября бывшее вакантным губернаторство Бретани отдается лично сюринтенданту торговли и навигации, министру-кардиналу, что великолепно дополняет многочисленные должности и звания, уже сделавшие его хозяином морей (по крайней мере в пределах королевства).

Но наряду, или лучше будет сказать, помимо провинциальных губернаторов, Франция располагает несколькими вице-королями — вполне уместное слово, — как признанными, так и нет, под предлогом служения народу ограничивающими законную власть главы государства. Таков старый Ледигьер (умер 28 сентября 1626 г.), коннетабль, то есть первый офицер короны, признанный воин — в отличие от де Люиня, — и обращенный протестант. Январским эдиктом 1627 года Людовик XIII благоразумно аннулирует эту старинную должность.

С 1584 года должность генерала-полковника инфантерии, по влиятельности стоящая рядом с самыми крупными должностями короны, занята герцогом д’Эперноном (1554–1642), бывшим миньоном, некогда называвшимся «полукоролем». Теперь он больше не фрондирует, находясь под покровительством своего сына, кардинала де Лавалетта, друга Ришелье.

С начала 1631 года в королевстве существует лишь три крупных персонажа, теоретически способных вернуться к власти или на ее орбиту (при условии, что умрет Людовик XIII): это братья Марильяки и герцог Монморанси. Старший из них, Мишель де Марильяк, уже стар. Со «Дня одураченных» он живет под надзором. После бегства королевы-матери король приказывает посадить его в замок Шатодён, где он умрет 7 августа 1632 года, когда будет переводить «Книгу Иова».

«Козлом отпущения» становится Луи де Марильяк, его брат (1572–1632), храбрый солдат, первый дворянин палаты, капитан стражи Марии Медичи, маршал Франции с 1629 года, арестованный на посту командующего итальянской армией своим коллегой Шомбергом вечером того же «Дня одураченных». Уверенный в добром отношении короля, Ришелье играет с этим «творением королевы-матери» (И.-М. Берсе), виновном лишь в верности своей покровительнице, в кошки-мышки. Дело не так просто: невозможно объяснить всем и каждому, что осуждение этого маршала является удобным способом наказать Марию Медичи, на кузине которой ^[97] женат Марильяк, а также Гастона Французского и его сторонников. После нескольких месяцев тюремного заключения в Сент-Менегульде Марильяка, являющегося губернатором Вердена, переводят в этот город, и он предстает перед чрезвычайной комиссией (май — ноябрь 1631 г.). Маршал подозревается в связях с Лотарингией, Пьемонтом и Испанией, а следовательно, в предательстве. В его деле ничего нет; суд — состоящий в основном из дижонцев — не добивается признания его виновным. Это не устраивает ни кардинала, который уже не выпустит свою жертву, ни короля, взбешенного побегом матери и интригами Гастона.

В ноябре Марильяка переводят из Вердена и собирают новую чрезвычайную комиссию под председательством Шатонёфа, хранителя печати. Этот трибунал заседает в Рюэле, городе, принадлежащем министру-кардиналу. На сей раз речь идет уже не о предательстве, а о нарушении долга. Подозреваемый ведет себя наивно. Он говорит де Понти: «Им не в чем обвинить меня, разве что в слишком верной и преданной службе Его Величеству», — и в другой раз: «Видите, месье, во всем том, в чем я чувствую себя виновным, нет ничего, за что следовало бы высечь даже пажа». Никакие государственные интересы не оправдывают проявленную к нему несправедливость. Ему вменяют в вину некие «финансовые нарушения в армии Шампани и работах в крепости Вердена» (И.-М. Берсе). И этого обвинения достаточно, чтобы 8 мая 1632 года старый вояка был осужден на смертную казнь тринадцатью голосами против десяти. Разделение голосов позволит Ришелье «показать свое удивление» (Понти). Он заявит комиссарам, «что не было никого, кто подумал бы, что месье де Марильяк осужден на смерть несправедливо» (отец Ансельм), но что подобный вердикт сделал бы честь «хорошим и неподкупным судьям» ^[98]. Таковы парадоксы казуистики. Святой Винцент де Поль исповедует практически ту же философию, его письмо с утешением преданной ему Луизе де Марильяк гласит: «То, что вы сообщили мне о господине маршале де Марильяке, представляется мне достойным великого сострадания и удручает. Восславим же удел и счастье тех, кто удостоен чести претерпеть муки Сына Божьего… Итак, не будем более плакать, но приобщимся к воле Господа нашего». В реальности же это дело ужасно, можно даже сказать, непростительно, поскольку «процесс, несправедливый по отношению к маршалу, явился результатом личной вражды короля и его министра, а в особенности желанием преподать жестокий урок сторонникам королевы-матери» (И.-М. Берсе).