Чапаев - Павел Аптекарь Страница 40

5 апреля Западная армия генерала Ханжина заняла Стерлитамак, 7 апреля — Белебей, 10-го — Бугульму, 15 апреля — Бугуруслан, Южная группа Западной армии и Оренбургская армия вышли на подступы к Оренбургу. Сибирская армия заняла в начале апреля Сарапул, Ижевск и Воткинск. Это означало для советской власти угрозу потери крупных хлебопроизводящих районов Поволжья, крупных центров оборонной промышленности в Самаре и Симбирске, а также прекращение сообщения по Волге с Астраханью.

Однако стремительное — на 250 и более километров за месяц — продвижение в центре Восточного фронта несло опасность и наступавшим. В условиях распутицы и без того не блиставшее организованностью снабжение белых катастрофически отставало от дивизий, не говоря уже о передовых полках и батальонах. Особенно страдали части, действовавшие далеко от железнодорожных линий. Уже в начале мая начальник 12-й пехотной дивизии Рудольф Бангерский отмечал: «Со времени Уфы мы хлеба не получаем, питаемся чем попало (читай — за счет реквизиций у населения. — П. А.). Нужно дать людям хоть два дня поспать, иначе будет большой крах».

План наступления армий адмирала Александра Колчака, подготовленный его начальником штаба, молодым генералом Дмитрием Лебедевым, не был детально продуманным и стратегически выверенным, что отразилось на неудачном исходе наступления. Наносившая главный удар Западная армия и правофланговая Сибирская армия были примерно равны по силам. Главной задачей последней считалось не содействие Западной армии, а наступление на северо-запад в направлении Вятки и Котласа для соединения с армией генерала Евгения Миллера. И без того небольшие (около 135 тысяч штыков и сабель на полуторакилометровую линию фронта) силы белых дробились и действовали в расходящихся направлениях, что ослабляло главный удар и возможности маневра. Начальник снабжения армий адмирала Колчака Алексей Будберг писал: «Плана действий у ставки нет; летели к Волге, ждали занятия Казани, Самары и Царицына, а о том, что надо будет делать на случай иных перспектив, не думали. Не хотят думать и сейчас; и сейчас нет подробно разработанного, систематически проводимого, надежно гарантированного от случайностей плана текущей операции. Не было красных — гнались за ними; появились красные — начинаем отмахиваться от них, как от докучливой мухи… Такая стратегия теперь сугубо опасна, ибо фронт страшно, непомерно растянут, войска выдохлись, резервов нет, а войска и их начальники тактически очень плохо подготовлены, умеют только драться и преследовать, к маневрированию не способны…»

Наступление белых не было подкреплено достаточным количеством боеприпасов и вооружения, а также продовольствия и амуниции, что неизбежно влияло на их боеспособность. Прибывшие из-за границы поставки союзников застревали во Владивостокском порту, на складах и станциях Транссиба, составы пускали под откос сибирские и дальневосточные партизаны. Многое из так необходимого армии оседало у не желавших подчиняться адмиралу атаманов и предприимчивых интендантов. Уже в боях под Уфой белые столкнулись с недостатком патронов, из-за чего Ижевская бригада генерала Викторина Молчанова вынуждена была идти в штыковые атаки. Атаки ижевских рабочих, цепи которых надвигались на красные полки с песнями под гармошку, усилиями советских историков и пропагандистов превратились в «психические» атаки офицерских полков.

Отсутствие боеприпасов вело к большим потерям среди солдат и офицеров, нехватка продовольствия и необходимой амуниции становилась причиной голода и болезней. Павел Петров, начальник штаба 6-го корпуса, получившего тяжелый удар от Чапаева, вспоминал о развитии событий в апреле: «Снегу было страшно много, весна была дружной, между гор (Общий Сырт. — П. А.) появились заторы. Мы начали купаться; обозы и артиллерия отставали. Парки совсем отстали, и мы не смогли подтянуть их и к боям после Пасхи.

11-ю Уральскую дивизию на левом фланге 3-го Уральского корпуса приказано было двигать прямо на Бузулук; когда началась ростепель и было выяснено, что за дивизией не может идти ни артиллерия, ни обозы с патронами, было получено указание: идти хоть без артиллерии, чтобы не отстать от соседа справа, подходившего к Бугуруслану.

14 апреля мы еле-еле перешли р. Дему и остановились в с. Богородском, откуда красные только что ушли. Дальше двигаться было нельзя. Сообщение между частями, поддержание связи стало совершенно невозможным во время половодья. 11-я Уральская дивизия на несколько дней оторвалась. Приходилось ждать, когда спадет хоть немного вода, чтобы выправить расположение частей, подтянуть артиллерию, обозы и проч….

Половодье прервало на время возможность каких бы то ни было действий, по крайней мере на неделю; воды в оврагах было столько, что у нас были несчастные случаи с конными ординарцами — тонули с лошадьми. Нужно было ожидать стока воды.

Половодье прекратило на время не только действия и связь, оно прекратило и подвоз продовольствия. Занятый нами район был богатый, можно было некоторое время кормиться местными средствами; крестьяне встретили нас хорошо, но через несколько дней начались жалобы на самовольство частей, неправильную разверстку требуемого и т. д. Началось недовольство и сравнивание с красными: “тоже требовали”. Мы старались платить, но, конечно, расценка не всегда удовлетворяла крестьян.

Был еще один больной вопрос: одежда и обувь. Мы начали преследование в полушубках и валенках и очутились весной в половодье далеко от железной дороги без сапог и без шинелей. Да и запасов-то в корпусе не было, так как сапоги обещали давно, но не давали. Вид людей был угнетающий».

Когда в мае 1919 года Колчак решил посетить войска и укрепить их моральный дух, перед ним предстала тягостная картина: выводимые в тыл подразделения 12-й Уральской дивизии были разуты, часть — в верхней одежде на голое тело, большинство — без шинелей. Верховный правитель был крайне раздосадован. Солдаты и младшие офицеры теряли первоначальный наступательный порыв, веру в успех операции и своих военачальников. Бытовые неурядицы вместе с переутомлением от непрерывных боев создавали благоприятную почву для советских агитаторов, порождали брожение и волнения в войсковых частях, снижали боеспособность подразделений на передовой. Кроме того, отсутствие обмундирования, обуви и провианта порождало массовое самоснабжение белой армии за счет местного населения, реквизиции нередко переходили в грабежи. Настроение местного населения, которое встретило белых как освободителей от продразверстки, антирелигиозной политики и первых опытов коллективизации, быстро менялось на враждебное. А это, в свою очередь, резко ограничивало возможность белой армии восполнить боевые и санитарные потери за счет призыва местных жителей. «Полки тают, и их нечем пополнить. Приходится мобилизовывать население занимаемых местностей, действовать независимо от какого-то государственного плана», — сетовал генерал Анатолий Пепеляев. Нехватка пополнения и резервов, которые могли бы наращивать и закреплять успех мартовско-апрельского наступления, отражать контрудары Красной армии, стала одной из ключевых причин провала операции армий адмирала Колчака в Поволжье и на Урале.

Объективные причины слабости белой армии дополнялись субъективными факторами. Командующим Сибирской армией был назначен 28-летний бывший фельдшер австро-венгерской армии Радола Гайда, служивший в Чехословацком корпусе. Можно, наверное, называть его «белым Чапаевым» или, например, «белым Фрунзе». Он был близок к красным вождям по происхождению и возрасту, но волею судьбы оказался на посту, который никак не соответствовал его военному и оперативному кругозору и масштабу личности. Гайда оставался командиром «эшелонной войны» лета и осени 1918 года и не осознавал уровня своей ответственности. Он отказывался содействовать Западной армии ударом на Казань и радовался неудачам Ханжина, не понимая, что вскоре получит удар с прорванного правого фланга соседа.