Фонвизин - Михаил Люстров Страница 40

Осенью 1783 года в Петербурге открывается Академия Российская, которую с Российской академией наук сближает лишь имя президента — родственницы братьев Паниных и по этой причине чрезвычайно расположенной к Фонвизину княгини Екатерины Романовны Дашковой. Новоучрежденная академия была призвана вслед за Вольным российским собранием, созданным старым московским знакомым Фонвизина Иваном Ивановичем Мелиссино, содействовать развитию отечественного языка: заниматься составлением словарей и грамматик, а также изданием трудов лучших российских авторов. Со своими задачами члены академии справлялись, и вскоре их стараниями были изданы собрание сочинений Михаила Васильевича Ломоносова, работы натуралиста и путешественника Ивана Ивановича Лепехина, участника 2-й Камчатской экспедиции, переводчика «Истории об Александре Великом» Квинта Курция, упомянутого в новиковском «Опыте исторического словаря о российских писателях» Императорской Санкт-Петербургской академии наук профессора Степана Петровича Крашенинникова, а на рубеже 1780–1790-х годов увидел свет шеститомный толковый словарь.

По настоянию Дашковой Фонвизин становится одним из наиболее деятельных участников главного академического проекта: разрабатывает принципы отбора материала и составления словарных статей, на заседании специальной комиссии зачитывает свое «Начертание для составления словаря славяно-российского языка», в письме советнику академии Осипу Петровичу Козодавлеву полемизирует с «примечаниями» члена академии, известного историка и археографа Ивана Никитича Болтина, собирает и объясняет слова на буквы «к» и «л» и записывает за известным любителем псовой охоты Петром Паниным «охотничьи термины». «На сих днях нашел я его сиятельство графа Петра Ивановича в расположении удовлетворить желанию вашему, милостивая государыня, о сообщении в Академию охотничьих терминов», — докладывает Фонвизин Дашковой 22 января 1784 года. Вероятно, лучшего знатока охотничьего дела в России найти было невозможно: не случайно в комментариях к своей знаменитой оде «Фелица» (изданной в том же «Собеседнике» в 1783 году) Державин замечает, что строчка «И забавляюсь лаем псов» «относится к Петру Ивановичу Панину, который любил псовую охоту». Не только родственник Дашковой граф Панин, но и прочие вельможи Российской империи откликаются на просьбу президента Российской академии и выражают готовность внести свою лепту в создание нового словаря. Один из образованнейших и умнейших людей екатерининской эпохи Адам Васильевич Олсуфьев, который, по словам секретаря французского посольства Фавьера, «кроме немецкого и английского…. говорит очень хорошо на всех языках севера, где он долго был на службе по дипломатической части, и даже на французском и итальянском языках, хотя он никогда не был ни в Италии, ни во Франции», «обещал сообщить Академии разные коренные слова, с иностранных языков происходящие». Правда, в отличие от Панина, 21 сентября 1783 года Олсуфьев «был провозглашен» членом новосозданной академии, намеревался активно участвовать в ее работе и в посредничестве Фонвизина нуждался едва ли.

Как выяснилось уже в самом начале нового 1784 года, сосредоточиться на работе над словарем для Фонвизина оказывается не так просто. В письмах Дашковой и Козодавлеву он признается, что приехав в Москву, не одну неделю мучается ужасной головной болью и не может ни «окончить моих литер», ни вовремя ответить корреспонденту. Кроме того, в Москве Фонвизин оказывается втянутым в судебный процесс с некой пожилой дамой, в просительном письме от 4 февраля 1784 года к белорусскому генерал-губернатору Петру Богдановичу Пассеку названной им графиней Г-ковой, и уже в третий раз собирается совершить поездку за границу. Правда, сама по себе работа со словарем кажется ему весьма увлекательной: к составлению «Начертания» Фонвизин относится чрезвычайно ответственно, а в заочной полемике с Болтиным выглядит заинтересованным и по обыкновению насмешливым. Например, замечает ироничный корреспондент Осипа Козодавлева, в словарь планируется включить «из собственных имен только самые употребительные», но что значит употребительное имя? «Всякий за свое имя вступится. В вашем доме Осип, в моем Денис весьма употребительны, и мне кажется, что всякое имя нарекается христианину при святом крещении точно для того, чтоб оно было употребительно». Аргументы Фонвизина выдают в нем не ученого педанта, но вполне здравомыслящего и понимающего предмет человека. Даже если поместить в словарь самые распространенные имена, — продолжает непримиримый и неизменно язвительный полемист, — «то они с своими уменьшительными, приветственными, уничижительными и проч. составят в словаре нашем одних Петрушек, Ванюшек, Анюток, Марфуток по крайней мере не меньше тридцати тысяч душ». Понятно, что Петрушками, Ваньками и Сеньками могут быть только крепостные, исчисляемые количеством душ и своим множеством способные составить счастье бедного российского дворянина. «Тридцать тысяч душ иметь хорошо, но не в лексиконе», — заканчивает свою мысль предавшийся несбыточным мечтам остроумный писатель и средней руки белорусский помещик Денис Иванович Фонвизин. Кузен Фонвизина по материнской линии и сказочно богатый фаворит императрицы Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов чуть позже будет владеть двадцатью семью тысячами душ в одном лишь Нижегородском наместничестве, но обыкновенному пенсионеру и отнюдь не любимцу императрицы таким богатством не обладать никогда… Третий том словаря Академии Российской, включающий слова на литеры «к» и «л», выйдет довольно скоро, но ко времени его издания Фонвизина уже не будет на свете.