Капитан гренадерской роты - Всеволод Соловьев Страница 40

Если Андрей Иванович так решительно высказался, значит, он считает это дело возможным, значит, так оно и будет. Но вдруг одна мысль пришла в голову принца Антона и он смутился.

— Но что же нам делать с Елизаветой? — сказал он Остерману. — Справимся мы с женой, так, ведь, еще и с этой надо будет справляться. Вы говорите, народ недоволен, но знаете ли, что с каждым днем этот народ думает о ней все больше и больше.

— Очень может быть — проговорил Остерман, — только сама-то она много ли о себе думает? Я, признаюсь, не считаю ее опасной вам соперницей. Одно время я зорко к ней присматривался: я предполагал в ней честолюбивые замыслы, но теперь она меня почти успокоила. Право, мне кажется, что она не тем занята… или, может быть, у вас есть какие-нибудь новые основания, или важные сведения?

— Особенно важного ничего нет, — отвечал принц Антон, — но все же я нахожу довольно много подозрительного в ее поступках. Люди, приставленные мною к этому делу, каждый день мне доносят о всяком ее поступке и всяком движении…

— Ну да, знаю, так что же нового?

— А то, что она все больше и больше сближается с гвардейцами и все чаще и чаще видится с Шетарди. Этот хирург ее, Лесток, то и дело пробирается во французское посольство.

— Все это, по моему, не опасно, — сказал Остерман. — Я также не упускаю из виду цесаревну и могу вас успокоить.

— Если вы так говорите, граф, то я спокоен, но ведь, все же не следует ослаблять за ней надзора!

— О, это, конечно! — ответил Остерман. — Осторожность не мешает ни в каком случае.

Принц Антон окончательно успокоился, считал себя уже императором и даже вздумал было высказывать Андрею Иванычу свои предположения относительно того, как он намерен царствовать.

Остерман не перебил его и стал дремать под его мечтанья. Наконец, принц уехал.

Он вернулся во дворец с выражением торжественности во всей фигуре.

Ему захотелось теперь посмотреть и на жену, и на Юлиану. Ему сказали, что принцесса в аппартаментах императора. Он прошел туда.

Иоанн III еще не отдавал приказаний часовым заграждать дорогу перед своим родителем, и часовые почтительно пропустили принца Антона.

Он прошел несколько комнат, где то и дело мелькали женщины, приставленные к особе императора, и, наконец, очутился в спальне своего сына. Он увидел принцессу, сидящею у роскошной колыбели. Юлиана была тут же: она что-то толковала почтительно стоявшему перед ней доктору.

Анна Леопольдовна мельком взглянула на мужа и склонилась к колыбели.

— Что такое? — спросил принц Антон. — Разве он нездоров?

— Немного, ваше высочество, — отвечал с глубоким поклоном доктор. — Ровно ничего опасного, однако, все же надо будет принимать прописанную мною микстуру.

Принц Антон подошел к колыбели.

— Пожалуйста, тише, — заметила, не глядя на него, Анна Леопольдовна. — Он спит, вы его разбудите.

Но он не обратил внимания на слова ее. Он сделал знак кормилице, чтобы она встала с табуретки, поставленной у колыбели, и сел на эту табуретку.

Он осторожно приподнял батистовую занавеску и взглянул на ребенка.

Крошечное создание лежало на вышитой подушке.

Несмотря на тишину в комнате, принц Антон все же не мог уловить слабого дыхания спящего младенца.

«Боже мой, — мелькнуло у него в голове, — а вдруг он умер! Что же тогда будет?»

Он наклонился к самому лицу сына: легкое, почти неуловимое, теплое дуновение коснулось его щеки.

«Нет, он спит, — подумал принц. — Но какой он маленький, какие крошечные, худенькие руки».

— Да отойдите же, вы его разбудите! — шепнула Анна Леопольдовна.

Принц Антон ее не слышал: он в первый раз внимательно глядел на сына. В его сердце зародилось какое-то новое, никогда еще не изведанное им чувство. Ему казалось, что он любит этого ребенка; да и, действительно, он любил его в эту минуту.

Он осторожно приложился губами к маленькой, ручке и несколько минут не отрываясь глядел на кругленькое, обрамленное прозрачным чепчиком личико. Это было странное личико, как-то чересчур спокойное, даже как будто уставшее.

Сердце принца Антона болезненно сжалось. Он забыл все волнения этого дня, все свои ощущения и мысли, забыл разговор с Остерманом и обратился к жене, как будто никаких недоразумений никогда и не было между ними.

— Послушай, Анна, — сказал он, — отчего он такой бледный, такой маленький.

— У него трудный рост, — заметил доктор. — Но, ведь, это еще ровно ничего не значит. Конечно, всячески нужно беречь его и, главное, не возбуждать ничем его внимания, он должен быть спокоен.

— Да, да, — поспешно заметила Анна Леопольдовна. — А вот вы же, — она взглянула на мужа, — вы же все толковали о необходимости показать его посланникам. Никому нельзя его показывать, да и к тому же все обратят внимание именно на то, что он маленький, начнутся всякие пересуды и соображения. Надеюсь, вы вы не станете теперь вмешиваться в мое решение никого не допускать сюда до тех пор, покуда он не окрепнет?

— Делайте как знаете, — отвечал принц Антон и со вздохом вышел из спальни сына. И долго еще преследовало его это маленькое, бледное личико с выражением такой странной, не детской усталости, с закрытыми глазами и длинными темными ресницами, с крошечными, чуть-чуть вздрагивающими губами. И долго он чувствовал на щеке своей какое-то странное дуновение, поднявшее в нем неведомые ему чувства любви, тоски и неясных опасений.

V

После теплого и ясного дня наступил свежий, лунный вечер. Петербургские улицы мало-помалу утихали. В тишине невозмутимой выделялся на светлом весеннем небе дом цесаревны Елизаветы. Так было тихо в нем и вокруг него, что казалось никто не живет здесь. Только время от времени можно было заметить, как какая-нибудь фигура, выйдя из-за угла, откуда-нибудь по соседству, останавливалась невдалеке от этого дома, зорко посматривала на цесаревины окна, осторожно обходила кругом, туда, откуда были видны ворота двора и главный подъезд.

Не заметив ничего особенного, фигура уходила мерными шагами. И снова становилось неподвижно и тихо кругом.

Но вот едва слышно скрипнула калитка цесаревнина двора, из нее вышел человек средних лет, огляделся во все стороны — это был Лесток.

— Кажется, никто не подсматривает, — прошептал он. — Вот жизнь! Прогуляться нельзя без соглядатаев. Иной раз так бы вот и искалечил проклятого шпиона, ведь, почти всех их в лицо знаю, да что толку! Еще хуже будет, лучше уж молчать да делать вид, что ничего не замечаю.

Он опять остановился и осмотрелся. «Ну вот, так и есть! — со злостью подумал он. — Вон уже он и крадется. Да сделай одолжение, крадися! подсматривай! А все же — таки не узнаешь ты, куда я иду сегодня!».

И Лесток быстро зашагал, напевая фальшивым голосом какую-то песенку, по направлению к Фонтанной. Он видел или, вернее, чувствовал, что таинственная фигура следит за ним по пятам, но не обращал на нее никакого внимания.