Луденские бесы - Олдос Хаксли Страница 40

Кроме основных экзорцистов, не было недостатка и в молодых священниках, желающих испробовать свои силы. В числе последних оказался и брат Филиппы Тренкан. Но этот молодой человек делал так много ошибок в латыни, что ученая публика покатывалась со смеху, и дебютанту пришлось удалиться. Мало того — согласно докладу де Серизе, «монахиня, корчась в конвульсиях, никак не позволяла господину Тренкану засунуть ей в рот палец (ибо палец этот был весьма грязен), а настойчиво просила приставить к ней другого священника». Несмотря на все это «отец-капеллан из ордена капуцинов возмущается жестокосердием луденских жителей и их неверием. Сей пастырь уверяет нас, что в городе Туре народ „заглатывает наживку“ куда как легче. Этот священник и другие говорят, что все сомневающиеся — безбожники и обречены на вечное проклятие».

Это письмо тоже осталось без ответа. Кошмарный фарс продолжался вплоть до середины декабря, когда, по счастливой случайности, бордоский архиепископ монсеньор де Сурдис решил заехать в принадлежавшее ему аббатство Сен-Жуэн-де-Марн. Грандье тут же обратился к прелату с неофициальным письмом, а господин де Серизе — с формальным отчетом; оба просили архиепископа о вмешательстве. Господин де Сурдис немедленно послал своего личного врача разобраться в положении дел. Отлично зная, что ученого человека одурачить непросто, а его хозяин относится ко всей этой истории с откровенным скептицизмом, сестры перепугались и во время обследования вели себя как агнцы. Ни малейших признаков одержимости не обнаружилось. Так лекарь и написал в своем отчете. В конце декабря 1632 года архиепископ издал указ, согласно которому Миньону запрещалось впредь заниматься экзорцизмом, а Барре мог продолжать свои занятия лишь в присутствии специальных представителей архиепископа, иезуита из Пуатье и ораторианца из Тура. Кроме этих троих, никто не имел права участвовать в изгнании бесов.

Однако запрет оказался излишним. В течение последующих месяцев бесы словно улетучились. Без подзуживания со стороны священников монахини впали в хмурое, так сказать, похмельное состояние, терзаясь стыдом, раскаянием и сознанием совершенного греха. А что, если архиепископ прав? Может быть, никакие бесы в них не вселялись? Тогда выходит, что они совершили страшную ошибку и даже преступление. Пока они считались одержимыми, никто их ни в чем не винил. Теперь же им придется отвечать на Страшном Суде за святотатство, непотребство, ложь и клевету. Прямо у ног урсулинок распахнулась Геенна Огненная. Еще хуже было то, что они лишились всех учениц и остались без гроша. Теперь все горожане — родители бывших пансионерок, благочестивые дамы, зеваки и даже родственники — отвернулись от этих несчастных. Да, даже родственники, потому что, как стало ясно из указа архиепископа, монахини занимались мошенничеством и тем самым опозорили свои семьи. Так что деньги из дома урсулинкам больше не присылали. Из рациона обители исчезли мясо и масло, пришлось уволить слуг. Монахини сами занимались грязной работой, а на хлеб зарабатывали шитьем и ткачеством. Алчные купцы, пользуясь тяжким положением монахинь, платили за этот тяжелый труд еще меньше, чем обычным работницам. Голодные, измученные непосильной работой, терзаемые суеверными страхами и чувством вины, бедные женщины вспоминали о днях своей былой «одержимости» как о счастливом периоде своей жизни. Кончилась зима, миновала весна, настало лето. Положение урсулинок не улучшалось.

Лишь осенью 1633 года забрезжил свет надежды. Король наконец уступил кардиналу в вопросе о луденском замке, и в гостинице «Лебедь и крест» вновь поселился господин де Лобардемон. Месмен де Силли и прочие кардиналисты торжествовали. Итак, губернатор Д'Арманьяк проиграл, его замок обречен. Теперь ничто не мешало врагам расправиться с проклятым кюре. При первой же встрече с королевским комиссаром Месмен завел разговор об урсулинках. Лобардемон слушал внимательно. В свое время он отправил на костер не один десяток ведьм, поэтому с полным правом мог считать себя экспертом в сверхъестественных материях.

На следующий день комиссар посетил монастырь, расположенный на улице Пакен. Каноник Миньон подтвердил сведения, полученные бароном от Месмена. Так же поступили мать-настоятельница, сестра Клэр де Сазийи (родственница кардинала) и две свояченицы самого Лобардемона, урожденные де Данпьер. Выяснилось, что в урсулинок и в самом деле вселились злые духи, а произошло это из-за колдовского наущения Урбена Грандье. Сами бесы, говоря устами монахинь, признались в своем злом деянии, так что никаких сомнений оставаться не может. И все же его высокопреосвященство монсеньор архиепископ определил, что никакой одержимости нет, отчего монастырю вышли позор и разорение. Произошла чудовищная несправедливость. Сестры умоляли господина де Лобардемона подействовать на кардинала и короля, чтобы восторжествовала правда.

Сам барон на охоту на ведьм смотрел положительно, но как предугадать реакцию кардинала? Не так-то это просто. Иногда Ришелье относился к процессам над колдунами весьма серьезно, но бывало и так, что в разговоре о делах сверхъестественных он проявлял вольнодумство, более уместное для последователя Шаррона или Монтеня. К великому человеку следовало относиться одновременно как к божеству, капризному ребенку и дикому зверю. При этом божеству следовало поклоняться, ребенку потакать, а зверя ни в коем случае не дразнить. Если кто-то из придворных неосторожным замечанием нарушал равновесие сверхчеловеческого самомнения, звериной ярости и детской непредсказуемости, беднягу ждали серьезные неприятности. Монахини могли плакать и умолять комиссара сколько угодно, однако прежде чем предпринять какие-то действия, он должен был произвести разведку.

Несколько дней спустя город Луден принимал высокого гостя, принца Генриха Конде. Эта особа королевской крови имела репутацию содомита, скряги и ханжи. В политике Конде начинал как антикардиналист, но теперь, когда позиция Ришелье стала незыблемой, превратился в одного из самых льстивых приверженцев его высокопреосвященства. Принц был наслышан об одержимых монахинях и пожелал лично на них посмотреть. Миньон и урсулинки были счастливы. В сопровождении Лобардемона и многочисленной свиты принц прибыл в монастырь, где в его присутствии была отслужена торжественная месса. Поначалу монахини вели себя весьма благопристойно, но в момент причащения Святых Даров, настоятельница, сестры Клэр и Агнесса, охваченные конвульсиями, рухнули на пол, сыпля кощунствами и похабными ругательствами. Остальные монахини тут же последовали их примеру, и в течение доброго часа часовня напоминала нечто среднее между борделем и зверинцем. Спектакль произвел на его высочество огромное впечатление. Принц заявил, что монахини, вне всякого сомнения, одержимы бесами, и Лобардемон должен немедленно написать его высокопреосвященству об этом событии. Очевидец пишет об этом так: «Но комиссар своим видом никак не показал, произвело ли это странное зрелище на него впечатление. Однако, вернувшись в гостиницу, он ощутил искреннее сострадание к несчастным монахиням. Не желая давать волю своим чувствам, он пригласил на ужин Грандье со всеми его друзьями». Можно себе представить, как проходила эта поистине удивительная пирушка.

Для того чтобы подтолкнуть чересчур осторожного Лобардемона к активным действиям, враги кюре выдвинули новые, еще более серьезные обвинения. Оказывается, Грандье — не только колдун, отрекшийся от веры, восставший против Господа и околдовавший целый монастырь, он еще и автор гнусного пасквиля на кардинала — памфлета под названием «Письмо луденской обувщицы», опубликованного шестью годами ранее, в 1627 году. Вряд ли Грандье был автором этого сочинения. Однако известно, что он и в самом деле дружил и переписывался с женщиной, от чьего имени оно было написано. Более того, вероятнее всего, она была его любовницей, так что это обвинение выглядело не таким уж голословным.