Приливы войны - Стивен Прессфилд Страница 4

Когда мне было десять лет, отец отправил меня учиться в Спарту. Это было задолго до нашей неслыханной войны. Тогда ещё существовала дружба между двумя великими городами, совместными усилиями которых Греция избавилась от опасности персидского ига. Несмотря на периодические конфликты, афинская знать относилась к Спарте с уважением. Многие старые землевладельцы — не только Афин, но и других городов Греции — состояли в дружеских отношениях с родами Спарты. Люди благородного происхождения часто обладают более обострённым чувством родства по отношению к себе подобным через границы, разделяющие государства, нежели к простолюдинам собственных стран. В этом имеется определённый смысл. Настойчивое отстаивание низшими слоями населения своих прав и возрастающая резкость их поведения грозит не только уничтожить былую благовоспитанность, но и развратить молодёжь. Поэтому отцы аристократических семейств рассуждали так: какую более эффективную прививку против всего этого можно сделать подросткам, как не отправив их в Спарту, в agoge, для воспитания, где молодым людям прививают старинные правила молчания, сдержанности, послушания?

Я уже говорил тебе, что среди предков моего отца были афинские герои Мильтиад и Кимон. Последнего спартанцы почитали разве что чуть меньше, чем своих собственных царей. В благодарность за это Кимон назвал своего старшего сына Лакедемоном — тот сам обучался в Спарте до шестнадцати лет. Используя эти узы, а также прилагая к тому собственные старания, мой отец сумел записать своего первенца в число тех немногих иностранцев, которым было разрешено пройти тот же курс обучения, что и юным спартанцам. Человек двадцать-тридцать нас, anepsioi, «кузенов», каждый год съезжались туда со всей Греции, занимая место среди семисот местных учеников. Сам Алкивиад, хотя и не обучался в Лакедемоне, был xenos, иностранным другом спартанского воина Эндия — того самого, который впоследствии прибыл в Азию, чтобы наблюдать за убийством своего бывшего друга. Отца Эндия звали Алкивиадом. Это спартанское имя было в ходу в обеих семьях. Моего отца звали Николаем — тоже спартанское имя. При рождении мне дали также спартанское имя Полемидас — при зачислении я переделал его написание на афинский лад.

Мне было девятнадцать, когда началась война. Я находился в Спарте. Оставался один сезон до церемонии экзамена и присуждения звания. Эта церемония проводилась только для неспартанцев; граждане Спарты и их «сводные братья» mothakes проходили инициацию в Корпус Избранных.

В то время мало кто верил, что война продлится лишь один сезон. Правда, афинские войска осаждали Погидею, но то было строго внутреннее дело между Афинами и одним из подчинённых им полисов, как бы громко ни вопил последний. Спарты это не касалось. Затем, подстрекаемая союзниками, спартанская армия вторглась в Аттику. Но это воспринималось так несерьёзно, что я без возражений принял участие в формировании войск, усиленных двадцатью тысячами тяжёлой пехоты пелопоннесских союзников Спарты. Все мальчики-иностранцы участвовали в этом. Мы ни о чём не задумывались. Армия войдёт в Аттику, устроит кое-где погром и уйдёт, после чего в конце зимы состоятся какие-нибудь переговоры и все придут к соглашению. Мысль о том, чтобы отправить нас по домам, даже не обсуждалась.

Это случилось накануне гимнопедии, праздника нагих юношей. Я узнал, что поместье моего отца сожгли. Я был выбран eirenos, главой группы мальчиков, в тот вечер я впервые стал ответственным за несколько человек. У нас проходили занятия по хоровому пению. Не успели мы построиться, как один из учеников, очень способный юноша по имени Филотел, вышел из строя, соблюдая все правила поведения — глаза опущены, руки под плащом, — и попросил разрешения обратиться ко мне. Его отец Клеандр находился с армией в Аттике, он прислал письмо. Он знал наше поместье, поскольку не раз останавливался у нас.

«Пожалуйста, передай Полемиду моё искреннее сожаление, — писал он, используя моё спартанское имя. — Я употребил всё своё влияние, чтобы предотвратить несчастье, но Архидам, прислушиваясь к знамениям, избрал именно эту местность. Сжигали все поместья — невозможно было сберечь одно из всех».

Я сразу обратился с просьбой поговорить с моим начальником Фебидом — братом Гилиппа, того самого полководца, чьё командование в Сицилии привело впоследствии к десяткам тысяч смертей и оказало столь катастрофическое влияние на наши силы. Что мне делать — вернуться домой или продолжить обучение? Фебид был высоконравственным человеком. Он словно происходил из другой эпохи, из эпохи благородных людей. После длительных размышлений и гаданий было решено, что долг перед богами домашнего очага и отечеством выше обязательств по школе. Я должен возвратиться домой.