Язык в революционное время - Бенджамин Харшав Страница 4
Язык в революционное время - Бенджамин Харшав читать онлайн бесплатно
Когда прибудете в Глупск по Тетеревской улице, извольте сначала перепрыгнуть через лужу, затем через вторую, а чуть подальше — через третью, самую большую, в которую, с вашего позволения, стекаются мутные воды из канав и помои со всех хозяйских дворов. <…> Если, например, в лужу текут ручейки, желтые от песка, которым чистят полы, и несут они с собой рыбью чешую, куриные лапки и головы, клочья шерсти и куски обгорелых копыт, — знайте: сегодня пятница! Берите веник и ряшку и отправляйтесь, извините, в баню! Если же ручейки несут яичную скорлупу, очистки лука, кожуру редьки, печеночные сухожилья, селедочные хвосты и обглоданные мозговые кости, — поздравляю вас, сыны Израилевы: это день субботний!
Метонимическое описание трясины варварского существования евреев должно было символизировать всю черту оседлости в России. Читатели Мойхер-Сфорима начала XX в., которые сами родились в еврейских местечках, считали этот портрет верным. Не предвидя Холокоста, ивритский литературный критик Давид Фришман (1859–1922) писал, что, если бы еврейский мир был разрушен, он выжил бы в сочинениях Менделе Мойхер-Сфорима. Похожие образы, вдохновленные восприятием штетла Мойхер-Сфорима, многократно использовались теми, кто восставал против традиционного еврейского бытия, — например, британским химиком, сионистским лидером и будущим президентом Израиля Хаимом Вейцманом (1874–1952), который описывал свой родной город Пинск (столица Полесья в Белоруссии) как сонное болото. С тех пор многое необратимо изменилось.
Детям штетла было абсолютно ясно: чтобы вернуть себе достоинство человеческого бытия, им придется усвоить культуру и идеи «цивилизованного», т. е. западноевропейского, мира. И этого можно было добиться одним из двух способов: присоединиться к нему или подражать ему. Другими словами, внедриться в культуру (как в физическом, так и в духовном смысле), овладеть ее языком, литературой, идеологией, системой поведения и наукой и стать членом языкового сообщества (немецкого, русского или английского) — или же создать параллельную культуру на еврейских языках, в которой присутствовали бы аналогичные жанры, нормы, идеи, институты и достижения. Так достигалось присоединение к космополитичной европейской культуре в целом. (Заметим, что идеологический фон этих поисков можно обнаружить в том волнении, которое овладело русской литературой и русской интеллигенцией в XIX столетии, в ответ на вызов западноевропейской культуры разделившейся на западников и славянофилов.)
Невероятный скачок целого народа из существования, подобного прозябанию в болоте, сразу к созданию новой еврейской цивилизации и участию в общей культуре современности можно понять только как радикальную революцию, вызванную комплексом неповторимых исторических обстоятельств. Революции обычно обретают форму внезапных политических и военных действий по свержению старого порядка, управляющего обществом (и часто завершаются установлением нового порядка, еще хуже прежнего). В данном случае революция была прежде всего внутренней, она происходила в умах и сердцах каждого индивида, она возвращалась и повторялась вновь и вновь, и поэтому, после многочисленных жертв и неудач, окончательный результат оказался таким успешным. Эта еврейская революция нового времени была направлена не против властных политических структур, а скорее против господствующей семиотики — набора верований, ценностей и поведенческих моделей — ради усвоения идеалов новой мировой культуры. В этом отношении по времени и характеру она подобна революции, случившейся в тот же самый период в модернистском изобразительном искусстве и литературе.
Давид Бен-Гурион (1886–1973) [6] сформулировал это таким образом: «Все другие перевороты, как прошлые, так и будущие, были восстаниями против системы, против политической, социальной или экономической структуры. Наша революция направлена не только против системы, но и против судьбы, против уникальной судьбы уникального народа» («Императивы еврейской революции», 1944, цит. по: Hertzberg 1973:607). Бен-Гурион говорил о реализации сионизма, но то же самое можно сказать обо всех трансформациях, которые произошли с евреями в новейшее время.
В своем знаменитом рассказе «Проповедь» ивритский писатель Хаим Хазаз (1898–1973) описывает обычно молчаливого кибуцника Юдке, который внезапно произносит страстную речь, доказывая Комитету, что он против еврейской истории: «Поскольку мы не делали своей собственной истории, гои (т. е. неевреи) сделали ее за нас» (Alter 1975:274; см. анализ в Yerushalmi 1989:97–101). Действительно, трудно отрицать, что «они сделали» многое для евреев. В интересующий нас период XIX–XX вв. происходили волны погромов и преследований, мировые войны и изгнания, британская Белая книга 1939 г. остановила дальнейшую еврейскую эмиграцию и расселение в Палестине, а ворота стран Запада закрылись перед беженцами от нацистских преследований. И еще произошло полное истребление народа в Европе, бывшей центром еврейской жизни на протяжении тысячелетия.
Но люди часто игнорируют тот факт, что были и существенные позитивные обстоятельства: евреи приобрели гражданские права в XIX в. в Западной Европе и в 1917 г. в России; для евреев открылись большие города; Февральская революция 1917 г. отменила российскую черту оседлости; университеты на Западе и в Советской России стали в разной степени доступны для евреев; миллионы евреев эмигрировали за океан — и эта эмиграция, по сути дела, обеспечила выживание еврейского народа во время Холокоста. Такие обстоятельства дали возможность массам евреев в разных странах (хотя и не без борьбы) подняться до среднего и высшего классов, заниматься торговлей и открывать сети универмагов, найти свое место в центрах науки и культуры. И эти же обстоятельства сделали возможным основание Государства Израиль, быстрое развитие его экономики, культуры и вооруженных сил. В целом это были стремительные и всеобъемлющие исторические события (часть из них касалась евреев непосредственно, большинство не имело к ним прямого отношения), позволившие евреям в конечном итоге изменить саму природу их неопределенного, транснационального состояния.
Тем не менее Юдке был не прав. Всемирная история действительно определила обстоятельства выживания евреев, но все, что мы наблюдаем сейчас в жизни евреев и их потомков в современном мире, в существенной степени вытекает из внутренних ответов на эти исторические обстоятельства, преследования и появившиеся альтернативы. Ответы — как индивидуальные, так и коллективные — выросли из самого еврейского общества, и в этом смысле евреи сами сделали свою историю. Изменения проходили в сознании каждого индивида, и он реагировал на ситуации и возможности, встречавшиеся в его собственной жизни, в свете носящихся в воздухе различных идеологических воззрений, скрытых или явных. Конечно, это сознание было полно противоречий и предубеждений, но оно обладало способностью к периодической самокритике и мобилизации всех ресурсов индивида. Историю делали мальчики и девочки, убежавшие из дома, оставившие родительский кров, язык и веру и пришедшие на нелегкую землю Эрец Исраэль или в не менее трудные Нью-Йорк или Москву, чтобы «строить и перестраивать себя» (ану бану арца ливнот у-лехибанот ба, «мы пришли на нашу Землю, чтобы построить ее и себя в ней», как поется в ивритской песне): построить новую жизнь, новые способы выражения для самих себя и заодно (иногда неумышленно) — для еврейской истории. Это делали такие люди, как Рахель (1890–1931), хрупкая русская поэтесса, которая жила на берегу Генисаретского озера, страдая от туберкулеза и неразделенной любви, читала Библию и изобретала язык для новой поэзии на иврите; или как Мани Лейб (1883–1953), нью-йоркский сапожник, без всякого формального образования, который писал сонеты и переводил на идиш зарубежную поэзию. И у каждого течения, у каждого способа выражения находились сотни и тысячи таких Юдке.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии