История альбигойцев и их времени. Книга вторая - Николай Осокин Страница 4

Вторично он явился в Рим в конце 1216 года, одновременно с Домиником, но опять потерпел неудачу. Доминик был счастливее его. Орден «проповедников» наконец был утвержден Гонорием III. Необходимость бороться словами с ересью альбигойцев и вальденсов, которые не переставали беспокоить Церковь, была, вероятно, причиной того, почему папа двадцать второго декабря 1216 года — с целью учреждения общества на началах «Божиих и правилах святого Августина» — дал «брату Доминику, приору S. Romanis в Тулузе», утвердительную буллу, оставив разрешение вопроса о францисканском братстве до это времени.

Франциску суждено было увидеть исполнение своих заветных мечтаний лишь спустя шесть лет, когда число его «миноритов», этих «меньших братий», действительно стало поразительным, когда они удивили Церковь своей готовностью отречься от благ мира, которые они старались не видеть из-за капюшона своей убогой одежды, и своей способностью воздействовать проповедями на простой народ. Но и сейчас за Франциском стояло уже несколько тысяч последователей. Во многом именно им был обязан Доминик своими успехами в Риме. Франциск бескорыстно поддерживал его перед папой и кардиналами, забывая на время свое собственное дело.

Новое доминиканское братство имело мирные, не воинственные цели. Проповедь, и только проповедь, была его непосредственным назначением. Самое название «проповедническое» вытекало из обращения, какое сделал к Доминику Гонорий III в своем послании: «Брату Доминику и его проповедникам в тулузской стороне» (12).

«Принимая во внимание, — так начиналась папская булла, - что братья вашего ордена всегда будут защитниками веры и истинными светочами мира, мы утверждаем орден со всем его имуществом и правами».

Другая грамота содержала в себе четырнадцать статей. Папа брал под свое покровительство церковь святого Романа и соглашался, чтобы орден каноников, который там находился, существовал на вечные времена. Он предоставллял братству обладание его церковным имуществом и всем, что оно приобретет впоследствии, освобождая братьев от платежа десятины с земель, которые они обрабатывают своими руками или на свой счет, а также и от натуральных церковных повинностей. Братство должно обращаться к местным епископам за святым мирром и при глашать их для освящения алтарей и церквей и для посвя щения клириков. Приоры в монастырях должны выбирать ся монахами свободным голосованием, без всякого посто роннего влияния (13).

Первоначально орден еще не был нищенствующим — это было братство обыкновенных каноников. Обеты нищеты, целомудрия и послушания сформировались впоследствии, пока что определилось только непосредственное назначение братства — проповедь и обращение еретиков в истинную веру. Гонорий III не решался так скоро уничтожить формальное запрещение своего предшественника.

Учреждение нищенствующих орденов знаменует довольно приметный перелом в нравственном настроении тог дашнего общества. Это была реакция на успехи ереси, ко торая доселе проявлялась в массах.

Мы имели случай заметить, что с 1216 года, когда начались заседания четвертого латеранского собора, альбигойская ересь теряет то значение знамени патриотических интересов, какое имела доселе, и существует, скорее, как внугреннее верование отдельных личностей. Что реакция была сильна, что идеалы нищенствующих коренились в самом обществе, что на них отзывались сильно— видно из той изумительной быстроты, с какой увеличивалось число последователей Доминика и Франциска. Не прошло и двадцач и лет со дня утверждения первого ордена, как в Западной Европе насчитывалось четыреста доминиканских и тысяча францисканских монастырей. Между тем, чтобы быть францисканцем того первого времени, от человека требовалось много энергии и самоотвержения.

Всякий, поступавший в орден миноритом, уже тем самым отказывался от настоящей и будущей собственности. Никто из францисканцев не мог иметь собственных денег; самая одежда, серая или коричневая ряса, прикрывавшая тело, принадлежала всему ордену, который обязался не приобретать имений и чего-либо свыше необходимого. Церкви францисканцев, без каких-либо украшений, были тесны от люда; пища едва удовлетворяла чувство голода.

По степени подвижничества и по образу жизни францисканцы разделились позже на конвентуалов, спиритуалов, бо соногих и прочих. Из них вышли также и капуцины ^[4].

И доминиканский, и францисканский ордены управлялись каждый своим «minister generalis»; отдельными провинциями заведовал «minister provincialis»; непосредственная власть была у «minister guardianus». Терциаты, кающиеся, составляли первую ступень отречения; они жили в свете, хотя и принадлежали к францисканскому братству. Не связанные всей строгостью монашеских обетов, они были необходимы для целей ордена; живыми примерами они указывали испорченным современникам образец простой, умеренной жизни, чуждой крайностей того и другого направления.

Так формировалось новое воинство для борьбы с ересью.

Многие историки, старые и новые, католические и протестантские, с удивительной простотой приписывают учреждение инквизиции тому самому Доминику, который был основателем братства проповедников; они склонны даже смешивать доминиканский орден с инквизиционным трибуналом. Подобное заблуждение происходит из поверхностного взгляда на историю, из стремления объяснять сложные исторические явления мелкими причинами. Для таких историков самое главное — придумать изобретателя системы, будь то Луций III, Иннокентий III, Доминик, Гонорий III, Григорий IX, Иннокентий IV. Весьма распространенное, особенно в старой литературе, мнение об инквизиторстве Доминика ошибочно. Полицейская система допросов, розыска по церковным делам, с их известными всякому последствиями, постоянное применение светского меча — все это развивается из сущности римско-католических воззрений, подкрепленных их историей. Эта система не входила, конечно, в католическое учение непосредственно, но привилась к нему в то время, когда в ее применении чувствовалась надобность, когда католическая Церкви начинала грозить опасность, когда слов убеждения становилось мало и ощущалась потребность в содействии той темной силы, которая извращенному пониманию казалась способной возместить силу духа и убеждения.

Такую опасность почувствовало католичество в эпоху альбигойства. Для земли языка провансальского первые шестнадцать лет XIII столетия были годами борьбы за торжество той или другой веры. Новое учение исповедовали там не отдельные личности, а целый народ. После первого периода войн некогда торжествовавшее под покровительством Раймонда VI, из политических целей выдававшего себя иногда за ревностного католика, альбигойство сделалось гонимым.

Альбигойское учение для так называемых верных допускало коварство и обман в вопросах веры и далеко не предписывало страданий за религиозные убеждения. То сливаясь с католиками, то снова выделяясь из них, альбигойцы-катары не давали выследить себя католическому духовенству. Часто оказывалось, что умиравший католик был в душе заклятым врагом той веры, ярмо которой он осмеливался сбросить только на пороге могилы.