Русский национализм и Российская империя - Эрик Лор Страница 4

Многие российские гражданские чиновники сохраняли это противоречивое отношение к национализму даже на начальном этапе Первой мировой войны. Однако вскоре они оказались под серьезным давлением сразу с двух сторон: общественного мнения и армии. В первой главе данного исследования рассматриваются различные лозунги и идеи, окружавшие нарождавшееся русское национальное движение, набиравшее силу в течение войны в противовес имперской, «вненациональной» природе государства и требующее его перестройки на более националистических принципах. В центре программы этого движения стояла идея «засилья» немцев, иностранцев, иммигрантов и евреев среди элиты и в экономике империи, для чего была взята на вооружение одна из идей классического национализма — освобождение «коренной» нации от якобы зависимых отношений с мировой экономической системой. Программа ставила целью освободить русских (и другие достойные доверия «коренные» национальности) от этих форм зависимости и пропагандировала строгие меры военного времени для воссоздания империи на более национальных, русских началах, даже путем физического устранения «влиятельных» меньшинств или хотя бы окончательного уничтожения их экономического и социального господства над «коренными» национальными группами.

Война обострила межэтнические противоречия, оборвала интернациональные экономические связи, подкрепила общий переход к усиленной автаркии во всех вовлеченных в войну государствах, но в особенно изменчивых формах эти тенденции проявились в сравнительно отсталых многонациональных империях. Это более чем справедливо для Османской и Российской империй, где коренная нация болезненно переживала недостаточность собственного контроля над имперским государством, а иностранцы и представители различных меньшинств занимали важнейшие места в составе экономической и других элит. Хотя Россия сохраняла гораздо больший политический и законодательный контроль над положением иностранцев, чем Османская империя, вынужденная подписывать неравноправные соглашения с европейскими державами, или Китай, поделенный на сферы влияния, однако в социально-экономическом смысле ситуация была сопоставимой. Фактически кампания против вражеских подданных в России во время войны во многом схожа с проводившимися тогда же кампаниями в Османской империи (против игравших значительные роли армян, греков и других иностранных торговых диаспор) или с «движением за отечественные товары» (против импорта и подавляющей роли иностранцев) в экономике Китая. ^[9] Хотя большинство исследователей роли иностранцев и этнических меньшинств в российской экономике отрицает, что они были эксплуататорами, уверенность в последнем многих русских современников событий придала немало динамизма общеимперской кампании против вражеских и местных враждебных подданных.

Новая военная программа порвала с русификацией в том смысле, что никто больше не пытался «национализировать» отдельных индивидов путем их ассимиляции. Скорее она принимала идентичность как данность, а национализировать пыталась некие крупные «абстракции», такие как демографическая структура населения, земельная собственность или отрасли хозяйства, при помощи радикальных средств: конфискации и выселения. Существуют два подхода к анализу этой важнейшей эволюции. Первый из них, выработанный Питером Холквистом, основан на идее М. Фуко о «правительственности»/«управленческой ментальности» (governmentality) ^[10] и ставит своей целью соотнести появление современного набора практик, включающих надзор и научные приемы статистического описания населения, с применением подобных процедур в течение Первой мировой войны в качестве новоявленной прикладной науки управления народонаселением. По мнению Холквиста, подобные меры (многие из которых впервые были разработаны европейскими державами для применения в колониальных войнах и при управлении обширными территориями за пределами Европы) обозначали резкий переход к консолидации «современного» государства со всеми его патологиями относительно демографической структуры населения и маниакальным стремлением постоянно надзирать за своими гражданами и контролировать их. Я позаимствовал именно эту модель с целью показать переход к «демографизации» (demographicization) национального вопроса, которая началась до Первой мировой войны и оказалась значимым индикатором нового подхода к населению, прочно утвердившемуся, как только война дала возможность опробовать его на практике. Однако как ни важны эти глубокие сдвиги сами по себе, данное исследование в большей степени концентрирует внимание на мерах по национализации, предпринятых царским режимом, и на мобилизации общества, чем на дисциплинарных основаниях властных правоотношений.

Все исследователи, изучавшие последние этапы существования Османской, Габсбургской, Советской и Германской континентальных империй, вынуждены были уделить серьезное внимание межнациональным проблемам, с которыми столкнулись эти многонациональные общества. Достаточно хорошо обосновано, что подъем националистических идей и практик среди основных этнических групп в каждом из этих государств оказался одним из самых серьезных вызовов жизнеспособности имперской политики. Так, мы знаем, сколь важную роль турецкий национализм сыграл в развале Османской империи, в какой мере немецкий и венгерский национализм содействовал гибели империи Габсбургов и как именно русский национализм приблизил распад Советского Союза. Данное исследование показывает, что некий тип русского национализма имел более важное значение в последние годы существования Российской империи, чем принято считать в историографии ^[11].