Танкисты. Новые интервью - Артем Драбкин Страница 4

– Немцы ж на мотоциклах. Вы что! Бегите! Только что были, кур у нас ловили…

Ну, мы тогда от деревень стали держаться подальше. Я иногда посылал одного-двух ребят что-нибудь принести из деревни. С этим проблем особых не было, у людей были и картошка, огурчики, и что там говорить – даже сало имелось.

Как я уже говорил, до Рославля мы благополучно добрались. Погрузились в эшелон. Куда нас повезут, никто не знал. Ехали через всю страну. Навстречу нам с востока на запад шли эшелоны. Подолгу стояли на перегонах. Наконец оказались в Ульяновске. Там училище развернулось на базе одного артиллерийского полка и по-настоящему начало готовить танкистов. Все казармы полка, все помещения передали нашему училищу, и оно получило новое наименование – Второе Краснознаменное Ульяновское танковое училище.

Чем запомнилось то время? Там, на фронте, немцы уже под Москвой, а мы тут, на Волге. Мне девятнадцать лет. И вот так спокойно сидеть в тылу, когда за столицу рекой льется кровь. А у меня родители в Щелкове, под Москвой. Старший брат на фронте – пулеметчик. Такие тогда у меня были переживания, настроения… Сводки с фронтов шли тяжелейшие. И мы с Лёней Северовым, с которым вместе шли с Минска, написали письма на имя Сталина. Что-то в таком духе: «Дорогой товарищ Сталин, сколько можно нам сидеть в тылу? Льется кровь. Наши братья бьются с врагом, а мы сидим здесь… Просим отправить нас на фронт!»

Разумеется, начальство нас вызвало – давай ругать за это дело. Дрючили крепко, конечно:

– Да вы что! Здесь тоже фронт!

А потом получилось таким образом, что у начальства как-то облегчилась ситуация с кадрами: стали прибывать опытные командиры, старшие лейтенанты и капитаны, прошедшие госпиталя после ранений. Да и для училища лучше было иметь людей, которые уже по-настоящему воевали. Что мы? Бежали практически, ничего не сделали, не убив ни одного немца… Я у одного спросил:

– Какие танки у тебя были?

Тот говорит:

– Я на БТ воевал. У меня была рота БТ. Она сгорела в один день. Бензиновый мотор! Причем наши танки придали какой-то стрелковой части. Командир полка, похоже, мало разбирался в них и не знал, что это за танки и что они могут. Бросил их в атаку через такое место, где мы уперлись в болото, а оттуда хрен вылезешь… Там нас перестреляли как куропаток. БТ, вообще, не очень-то высокой проходимости – у него узкая гусеница. Так, только с точки зрения огня…

– А по итогам Финской войны конкретно у вас в училище делались какие-то выводы?

– Во-первых, это была чисто зимняя война. Первое, на что обратили наше внимание, – очень плохо заводятся танки. Аккумуляторы не тянули в мороз. Приходилось Т-26 – а это тогда была основная машина – заводить стартером. Одна рукоятка стартера была аж в два метра, чтобы несколько человек могло встать и раскручивать. Танк беспрерывно приходилось заправлять, потому что все время гоняли мотор на холостом ходу. Хоть и на холостом, но расход был просто необыкновенный.

Армия тогда понесла очень большие потери. Мы курировали госпиталь, где лежали ребята с Финской войны. Они рассказывали нам некоторые вещи… например, как пытались прорвать линию Маннергейма. Еще не разбили надолбы, а танкам приказывали двигаться, атаковать.

Один танкист рассказывал, что они придумали такие широкие железные полоски, которые цепляли к танку по типу волокуш. Танк тащил их за собой по снегу, а солдаты, прикрываясь от пуль, подбирались как можно ближе к противнику. Глубокий снег, да еще и холодина невероятная… Сообщали много интересных деталей, например, как подогревать масло, прежде чем залить его в мотор. Это уже потом начали ставить в «тридцатьчетвертку» автомат разогрева Волосова – наша академия придумала. А поначалу приходилось чуть ли не в горшках это делать.

Про новые тяжелые танки нам рассказывали тихо, чтоб никто не слышал. Первый КВ еще только испытывался, причем в одном экземпляре. Один раненый танкист воевал на этом КВ, и он мне рассказал, что это за танк. Мне показалось, что в сравнении с другими танками это могучий слон. Очень он был тяжело управляемый, коробка передач практически выключалась…

С Финской, кстати говоря, у нас в Ульяновске был один преподаватель. Когда он появился с орденом Красной Звезды на груди – а в то время орденоносец – это было нечто, – мы не выдержали и спросили про орден: «На этой войне?» Он ответил: «Нет, это за Финскую». Мы, бывало, в очереди стоим в столовой, и этот капитан заходит. Так мы сразу перед ним шляпы снимали – «только вперед, только перед нами».

Как известно, весной 1942 года, когда под Москвой с немцами разобрались, мы выехали в лагеря. Командир батальона зачитал всем, какие кому предстоит выполнить задачи в июне месяце: кому накосить столько-то сена, а кому столько-то кубометров дров. Ох, как мы на этих дровах всю зиму мучились. Вообще, мы в Ульяновске на трудовом фронте очень много работали. Эвакуировали с Ульяновска заводы, склады государственные стратегического сырья: каучука, слитков цветных металлов. Все это шло на Урал. А на базе этих складов уже развертывался «ЗИС» – Московский автомобильный завод, который потом превратится в «УАЗ».

И вот всем комбат поставил задачу, а моему взводу – нет. Спрашиваю его:

– Товарищ майор, а что, мой взвод в резерве?

– Взвод в резерве, но без вас! Пришла телеграмма из Москвы. Лейтенанта Орлова откомандировать в распоряжение Сталинградского автобронетанкового центра. Пляши!

Мне пришлось плясать. А вот друга моего оставили. Скорее всего, мне пошли навстречу, потому что в последнем письме я написал о том, что в мае 1942-го в той неудачной операции, когда Тимошенко и Никита Хрущев сдали Харьков, погиб мой брат Михаил. И я в этом письмишке написал как бы слезливо, что вот, мол, брат погиб, а я хотел бы его заменить и отомстить. Ну и, видать, тем ребятам, которым положили его на стол, оно приглянулось. Это ж не Сталину приходило. Вы же знаете, как это делается, но главное – что ЭТО учитывалось. В этом я потом убедился через генерала, который напомнил мне о моих письмах уже в Сталинграде: «Вы что это буквально завалили нас письмами!»

А тогда я на радостях рванул. На второй день документы в руки – и на пароход. Перед самым Сталинградом пароход попал под бомбежку. По нам, слава богу, не попали.

Так прибыл я в Сталинград, в учебный батальон при Сталинградском танковом заводе. Командовал им майор Герда. Вручает мне роту курсантов: «Лейтенант, готовь роту!» Батальон готовил маршевые роты, поставляя единовременно три роты с промежутком в пятнадцать дней. Т-34 сами собирали на заводе под руководством классных мастеров. Выполняли любую черновую работу. Каждый командир танка, а их в роте десяток, получал корпус танка, расписывался за него и доводил до конца на конвейере. Все вместе его собирали, и кто его не успел изучить – изучал на месте. Считаю, это был высший класс подготовки! Знание самой машины, ее устройства, ее эксплуатации, управление огнем, вождение с боевой стрельбой днем и ночью… И на все это предписывалось всего два месяца подготовки. На заводе танкист познавал свой танк. Там же остальные члены экипажа набирались ума и тренировались. Мне просто повезло, что я попал в тот батальон. Я уже вполне освоился. Прошло два месяца, июнь – июль. Пролетал август…