Фавориты Екатерины Великой - Нина Соротокина Страница 4

К тому времени вокруг Екатерины образовался свой интимный кружок, молодёжь ходила друг к другу в гости, там пели, танцевали, проказничали. Пётр веселился отдельно, в своём кругу. Салтыков был принят с распростёртыми объятиями, но, наученный горьким опытом, держался теперь сдержаннее. Он стал «невнимательным, подчас фатоватым, надменным и рассеянным», пишет Екатерина, и неизвестно, чем бы кончились отношения этой пары, если бы в интимную жизнь не вмешалось государство в лице Бестужева. Он был врагом Екатерины, и тем удивительнее ей было узнать о разговоре, который состоялся между канцлером и Салтыковым. Правда, к этому времени отношения великой княгини и Бестужева несколько смягчились.

У канцлера были серьёзные разногласия с Петром Шуваловым, что-то связанное с устранением внутренних таможен. Шуваловы вообще были настроены враждебно к Бестужеву, и в этот момент Екатерина сама сделала шаг ему навстречу. Бестужев с радостью откликнулся. Тогда-то и состоялся его разговор с Сергеем Салтыковым, в котором канцлер дал понять, что будет смотреть сквозь пальцы на его отношения с великой княгиней.

Со своей стороны Чоглакова тоже поговорила с Екатериной, и разговор этот был вполне откровенным. Стране нужен наследник! «Вы увидите, как я люблю своё отечество и насколько я искренна; я не сомневаюсь, чтобы вы кому-нибудь отдали предпочтение: представлю вам выбор между Сергеем Салтыковым и Львом Нарышкиным. Если не ошибаюсь, то ваш избранник последний». Хорошо же Екатерина задурила Чоглаковой голову, если та выбрала на роль отца наследника Нарышкина. Далее Екатерина пишет: «На это я воскликнула: „Нет, нет, отнюдь нет“. Тогда она мне сказала: „Ну, если это не он, так другой наверно“. На это я не возразила ни слова. И она продолжала: „Вы увидите, что помехой вам буду не я“».

Этот разговор происходил уже в Москве, куда переехал двор. Елизавета жила в своём дворце в Покровском, а Екатерина с великим князем, кавалерами и фрейлинами мотались по разным домам. В «Записках» Екатерина жалуется на фантастическое неудобство: тесно, грязно, сквозняки, насекомые, мыши и ещё пожары, которым не было конца в этом 1753 году. Наконец в подаренных Петру Люберцах срубили новый дом. В мае Екатерина почувствовала первые признаки беременности, но Чоглакова предсказала неудачу. Так и случилось, это был уже третий выкидыш.

После долгой болезни умер Чоглаков, и на его место для наблюдения за великим князем был назначен Александр Иванович Шувалов, глава Тайной канцелярии. Вот так-то! Присматривать за Екатериной определили графиню Румянцеву, которая ненавидела Салтыкова. Между тем наступил 1754 год. Двор вернулся в Петербург, Екатерина опять была беременна. Её поместили в покои, расположенные рядом с апартаментами императрицы. Поэтому Екатерина не только не виделась с Салтыковым, она вообще была лишена какого-либо общества. Время родов приближалось.

К слову скажу, что в этом самом году Медицинская канцелярия представила «проект о сохранении народа», по которому умение всех повивальных бабок велено было освидетельствовать докторам, после чего годных к этому делу привести к присяге и называть после этого «присяжными бабками». В Москве их должно быть до пятнадцати, в Петербурге — до десяти. А если сыщутся лишние, то определить по каждой присяжной бабке в губернский город. Когда эти города наполнятся, то посылать присяжных бабок в провинцию, «дабы со временем ими всё государство довольствовалось». Было также учреждено по школе в Москве и в Петербурге. В каждой быть по доктору на казённом жалованье, и называть того доктора «профессор бабичьего дела». При враче чтоб был лекарь, называть которого должно акушером.

20 сентября, как уже говорилось, Екатерина благополучно разрешилась от бремени. В честь праздника рождения наследника был устроен грандиозный фейерверк. «Россия, — пишет газета „Ведомости“, — была представлена на коленях перед жертвенником с надписью внизу: „Единого ещё желаю“. Потом явилось с высоты на лёгком облаке великим сиянием окружённое Божие проведение с новорождённым принцем на пурпуровой бархатной подушке с надписью: „Тако исполнилось твоё желание“».

Теперь мы переходим к особо деликатной теме, черпая информацию уже не из «Записок» Екатерины, а у того же Шампо, французского резидента. Его записки были высланы из Версаля в Петербург в 1758 году в качестве указания французскому посланнику Опиталю. В своём дипломатическом послании Шампо очень уверенно и, пожалуй, развязно (впрочем, это вполне в духе эпохи) описывает следующие события. В Петербурге был бал, там присутствовал весь двор. «Императрица, проходя мимо Нарышкиной (бывшей тогда беременной), разговаривающей с Салтыковым, сказала ей, что не мешало бы той поделиться немного своей добродетелью с великой княгиней. Нарышкина ответила, что это было бы не так неудобоисполнимо, и если бы государыня пожелала дать ей и Салтыкову разрешение действовать в этом направлении, то она осмеливается уверить её в ожидаемом успехе. Императрица спросила пояснений. Тогда Нарышкина осведомила её о состоянии великого князя и о средстве, которым можно было бы помочь в этом. Она прибавила, что Салтыков, пользовавшийся у неё доверием, мог бы склонить великого князя к этому. Императрица не только согласилась, но дала даже понять, что этим они окажут ей большую услугу».

Всё пошло как по маслу. Салтыков уговорил великого князя на операцию. Он уверял, что этого требуют интересы государства, но не забыл сказать о величайших удовольствиях, которые получит Пётр в результате этой операции. Салтыков устроил ужин, позвал туда фавориток великого князя, дабы они тоже уговорили Петра решиться. Тут вошёл хирург — «и в минуту операция была сделана».

Дальше — больше. Недоброжелатели уверили императрицу, что сцена с операцией придумана Салтыковым для отвода глаз. Шампо уверенно пишет об интриге при русском дворе: Елизавета-де не раз меняла своё мнение на этот счёт, но потом уверилась, что отец Павла всё-таки Пётр Фёдорович.

Непонятно, чему тут можно верить, а чему нет. Во всяком случае, французский резидент им не поверил. Кроме того, во время написания Шампо своих заметок (1758 год) великая княгиня была увлечена совсем другим человеком. Салтыков сошёл со сцены, его место занял Станислав Понятовский.

Но вернёмся в 1754 год. В своих «Записках» об отцовстве наследника Екатерина пишет так уклончиво и туманно, что совершенно нельзя угадать истину. После родов она очень скучала по Салтыкову, но, судя по всему, они не виделись. На обряде «очищения» Екатерина узнала, что Сергей Салтыков отослан в Швецию, дабы сообщить там о рождении наследника русского трона.

Но… есть очень серьёзное «но». Во-первых, Пётр Фёдорович всегда считал Павла своим сыном, а значит, он имел к этому основание. Второе «но» — Павел никогда не сомневался, что его отцом был именно Пётр. И третье «но» — самое главное. Екатерина писала «Записки» в течение всей своей жизни, при этом несколько раз переписывала их, принималась писать заново. Писала она очень откровенно. В каких-то мелочах варианты «Записок» расходятся, но в одном она всегда точна и последовательна — в утверждении, что её муж — полное ничтожество. Отцовство Павла также тщательно скрыто. А потому смело можно предположить, что пером Екатерины двигало желание оправдаться за незаконно занятый трон, а также показать потомкам, что наследник имел ещё меньше прав на русский престол, чем она сама.