Храброе сердце Ирены Сендлер - Джек Майер Страница 4

6 декабря 1942 г. в Старом Цепелове (Польша) отряд СС за укрывательство евреев сжег двадцать трех польских крестьян, включая пятнадцать детей, из них двое – младенцы. Среди казненных семейство Владислава и Каролины Косиоры с шестью детьми от шести до восемнадцати лет. По соседству, в Рековцах, в тот же день и за ту же вину эсэсовцы сожгли еще десять польских крестьян: то была другая ветвь семьи Косиоров, Станислав и Марианна с четырьмя детьми от трех до восьми лет, их бабушка и соседи, в том числе девочки восьми лет и тринадцатилетняя.

В 1944 г. эвакуированная в Узбекистан Е. Вайнштейн получила письмо из освобожденного от немцев родного ее села Солобковцы (Украина). Его под диктовку своей матери написал мальчик Володя Басалюк, мама только добавила в конце сердечное присловье: «Жду ответа, как соловей лета». А Володиной рукой: «Здравствуйтэ Шендя. Я хочу вас сповистыты у своий вэлыкий биди. Колы фашисты окупырувалы Украину щось чэрэз пивтора року самэ в жныва у нас почалы быты еврэив. Миндя и Хайм втиклы до мэнэ и так воны у мэнэ сыдилы 3 мисяци. а потим чы хтось заявив в жандармэрию чы шо то я нэ знаю и 24 листопада прийшли до мэнэ милиция и жандармерия и почалы шукаты и знайшлы… в студоли [в сарае] Миндю и диты забралы а Хайм в той жэ самый момент втик а куды вин втик то я нэ знаю тоди Арсэнька почалы дуже быты вин кричав нэ знаты яким голосом а мэнэ тоди нэ було вдома я була у свого брата на роботи, а Володька мий був в школи. Як вин почув що такэ вдома робыться и втик в Удомивци потому на другий дэнь злапалы мэнэ. Миндю и диты побылы 25 листопада а 26 листопада вбылы мого чоловика в 6 год. ранку [в 6 утра] а мэнэ пустылы у вэчир я прышла Арсэнька лэжав ужэ на лавци вбытый. Хату миндину повалылы… писля того в мэнэ забралы корову и кабана. Бувайтэ здорови Шендя и прыижайтэ колысь на Родину в гости…»

На востоке и окружение было поюдофобистее, и единоплеменники отнюдь не привечали тех, кто мешал очистить родные просторы от жидовни.

Р.В. (Украина, Симферополь): «До войны наша семья состояла из 9 человек: 5 детей, мама с папой, бабушка и няня Леля. Она жила у нас в доме 30 лет… немцы заняли город… Семья бежала в другой город, уже там ее уничтожили. Меня (4 года) и брата Сеню (6 лет) оставили у знакомых в Симферополе под присмотром няни Лели. Она каждый день подходила к дому увидеть нас через окно. Однажды женщина, у которой нас оставили, нас выгнала, и мой брат, посадив меня на плечи (мы были раздеты), пошел к нашему дому. На пути нас нашла Леля и отвела к своим родственникам. После этого она пошла к нашей соседке, у которой были оставлены детские вещи. У соседки Лизы шла пьянка с немцами, и когда Леля попросила вещи для меня и моего брата, Лиза сказала немцам, что Леля скрывает еврейских детей. Немцы стали пытать ее, где дети, но она не сказала, и ее тут же расстреляли».

На Кубани (Россия, Краснодарский край) немцы расстреляли Эсфирь Фейгину с двухлетним сыном на руках. О дальнейшем рассказывала ее родственница Ю. Сегаль: «Эсфирь пришла в сознание ночью, на ощупь нашла трупик своего ребенка и выползла из рва. Идти она не могла, т. к. была ранена, и она поползла по полю. Наткнулась на кусок лемеха, вырыла им могилку, похоронила сына, воткнула на это место веточку, чтобы найти потом, и поползла в деревню.

Постучалась в первую же хату, ей открыли, обмыли рану, накормили и спрятали то ли на сеновале где-то, то ли на чердаке. Несколько дней по ночам проведывали ее там, носили есть. А через плетень жила соседка, которая была в ссоре с хозяевами дома, она однажды ночью заметила что-то подозрительное и наутро донесла. В доме сделали обыск. Эсфирь вместе с дочерью хозяйки, 16-летней девушкой, вывели из дома, привели на площадь и расстреляли, а трупы бросили в колодец, связав вместе черную и русую косы».

На мрачном этом фоне еще ярче фигуры подвижников, и обидно малоизвестен героизм спасения в восточноевропейских странах, тем более затаенный, что и послевоенная жизнь с ее несвободой и антисемитизмом не давала проявиться Праведникам ни у себя дома, ни, того невероятнее, в Израиле, где Праведники могли бы рассчитывать хотя бы на почесть.

В Литве после вторжения немцев ведущие деятели, включая руководителей церкви, приветствовали их и лично Гитлера как освободителей от большевизма. Резонно: только за неделю до войны советские власти сослали в глубь России сорок тысяч литовских граждан. Среди них были и евреи, но запомнились не они, а евреи – исполнители акции. Ненависть к большевикам умножилась в Литве на антисемитизм…

Еврейские погромы начались сразу вслед за входом немецких войск. Среди их истребительных формирований – «эйнзатцгрупп» – была и часть, состоявшая только из литовских добровольцев. Места массовых казней евреев – Понары возле Вильнюса, Девятый форт возле Каунаса – обслуживались, от стрельбы до сожжения, литовцами. Жестокость их, случалось, потрясала даже эсэсовцев.

После войны в Литве насчитали 30 тысяч евреев. 88 процентов литовских евреев – исчезли…

А посреди этой оргии убийств стоит Вильнюсский университет, там работает Óна Симайте, еврейские судьбы занозят ей сердце, и она говорит: «Не могу работать, не могу есть… Мне стыдно, что я не еврейка. Что-то надо делать…» (Это ее, Óны, позднейшие разъяснения.)

Она выхлопотала у немцев разрешение выискивать в виленском гетто нужные университету книги. И пошла в гетто. Ежедневно носила евреям пищу, лекарства, передачи… Тех, кто собирался бежать из гетто, снабжала одеждой. Прятала у себя и у друзей евреев-беглецов, выправляла им фальшивые документы… Летом 1944 г. при попытке спасти десятилетнюю девочку из гетто Óну схватили гестаповцы. Девочку расстреляли, Óна выдержала жестокие пытки, не выдала ни еврейских, ни подпольных своих связей. Ее приговорили к смерти. Хлопотами университетских друзей смертную казнь заменил концлагерь Дахау. Оттуда ее отправили на юг Франции, где в августе сорок четвертого Óну освободили союзные войска.

Из Дахау ее перебросили в концлагерь на юге Франции. После всех мытарств Óна наконец была освобождена союзными войсками и поселилась в Париже доживать свою жизнь, искалеченную и праведную. В интервью французскому телевидению Симайте недоумевала, почему ее считают героиней, «вот еврейский народ, переживший Катастрофу, – говорила она, – настоящий герой».

15 марта 1966 года Яд Вашем присудил Óне Симайте звание Праведницы среди народов мира, наградил медалью и правом посадить в Иерусалиме памятное дерево в свою честь. Однако дерево сажать было некому – Праведница жила в далекой Франции, в бедности. Дерево от имени Óны посадила еврейка, спасенная ею. 17 января 1971 года в парижском доме для престарелых отмучилась Óна Симайте – больная, нищая, не умевшая ничего просить для себя, одинокая, бездетная… «Мамой» ее называли евреи вильнюсского гетто.

На пытках в гестапо, где от нее требовали выдать всех, кому она помогала, и всех, кто ей помогал, Óна часто теряла сознание, но ни разу не проговорилась. От истязаний в гестапо ее спина навсегда перестала сгибаться. Она сопротивлялась по-своему. «Я молилась, – позднее вспоминала Óна, – больше я ничего не могла сделать. Я старалась в своем мозгу спутать имена и адреса так, чтобы не суметь их вспомнить. И я молилась всем сердцем… И моя молитва нашла ответ».