Мирабо - Рене де Кастр Страница 4
Мирабо - Рене де Кастр читать онлайн бесплатно
Возможно, самым типичным из таких грандиозных неудачников был один француз: он предчувствовал гибель старого мира и жадно стремился к его обновлению, он ощущал в себе достаточно сил, чтобы повести за собой, заставив повиноваться своему гению.
Скептицизм сильных, непостоянство толпы, преждевременно оборвавшаяся жизнь разбили эту огромную мечту.
Этот человек ненавидел несправедливость, поскольку долгое время испытывал ее на себе; он восстал против властей, лишь обнаружив их предубежденность. Однако потаенная мудрость вовремя открыла ему, что не всё в структуре общества и в организации государства является предрассудком.
Увы! Он был сражен в тот момент, когда, подчинившись необходимости, был готов возвыситься над собой; он умер, обессиленный крушением своих планов, что придает рассказу о его жизненном пути неисчерпаемую патетику. Мир, который он захотел разрушить, лежал в руинах; мир, который он хотел построить, заявлял о себе лишь неясным гулом.
Развал, к которому он приложил столько усилий, совершился, однако он сам ушел в мир иной, не осуществив восстановления, зная только, что новый дом окажется непрочен, поскольку представленный им архитектурный план так и не будет осуществлен.
Этим человеком был Оноре Габриэль Рикети, граф де Мирабо, преступник и герой, кумир и отверженный, разрушитель монархии и ее последняя надежда.
Его личная неудачливость во многом определила несчастья Франции; поэтому мы никогда не устанем размышлять о жизни этого незаурядного человека. О Мирабо всё уже было сказано — и всё еще только предстоит сказать; в нем можно искать беспорядочность или мудрость, его мысль проявляется и в бурных выступлениях, и в ироничных обращениях; никогда два историка не опишут его одинаково. Есть в нем что-то от горной гряды, которую нельзя охватить одним взглядом, так широко она раскинулась: некоторые вершины остались непокоренными, кое-какие долины скрыты во мраке.
Я упорно преследовал этот призрак с жутким лицом, преследовал с единственной целью — возродить на этих страницах тот его облик, который считаю истинным.
РАЗВЕЯННЫЙ ПРАХ
21 сентября 1794 года или, выражаясь языком той эпохи, в пятый день санкюлотид II года Республики, к горе Святой Женевьевы хлынул людской поток.
Едва ли два месяца прошло с тех пор, как воссияло солнце 9 термидора; после полосы тревог к французам вернулись кое-какие радости жизни, которым они предавались под любым предлогом. Однако церемония, приуроченная ко второй годовщине открытия Конвента, была траурным шествием.
Такого рода мероприятия отличались серьезностью, каковую внушает извечный страх смерти; однако редкий день был столь же лишен ясности в душе, как этот, когда был дословно исполнен декрет, представленный Конвенту 5 фримера II года средней руки поэтом Мари-Жозефом Шенье.
Целью декрета было не исполнить последнюю волю человека, не удосужившегося ее изложить, а отомстить ему за обиду.
В самом деле, прах, более тринадцати месяцев ожидавший окончательного захоронения, был останками одного швейцарского врача, ставшего в Париже памфлетистом; своим яростным пером он приобрел власть и поставил ее на службу своим страстям — чувственным и кровожадным. Потребовалась смелость юной девушки, не дорожившей собственной жизнью, чтобы сразить ударом кинжала разнузданное чудовище по имени Жан-Поль Марат.
Полагая, что ему обеспечена долгая жизнь, он не отдал заблаговременно распоряжений относительно своих похорон, однако в припадке ярости однажды уточнил, чего бы ему вовсе не хотелось:
— Если когда-нибудь во Франции настанет свобода, и какое-нибудь законодательное собрание, памятуя о том, что я сделал для родины, примет решение выделить мне место в церкви Святой Женевьевы, вспомните — я громко протестую против этого кровного оскорбления. Да, по мне в сто раз лучше вовсе не умирать, чем подвергнуться подобному бесчестью…
Протест был напечатан в газете «Друг народа» 5 апреля 1791 года. Накануне состоялось первое захоронение в только что построенном здании.
Учредительное собрание провело голосование и приняло решение, что церковь Святой Женевьевы станет не культовым сооружением, а вместилищем праха великих людей, начиная с эпохи свободы. Только депутатам дано будет решать, какие граждане достойны чести покоиться в национальном Пантеоне. Предложение вызвало ропот. Тогда поднялся депутат от Арраса; своим резким и сухим голосом Максимилиан Робеспьер заявил:
— Я поддерживаю это предложение всей своей властью, вернее, всем своим чувством. Не время, когда со всех сторон доносятся сожаления, вызванные потерей известного человека, который в самые тяжелые времена с таким мужеством выступал против деспотизма, не время противиться тому, чтобы ему были оказаны почести. Что же касается господина Мирабо, я думаю, никто не вправе оспаривать справедливость этого решения.
Его горячее выступление повлияло на решение Собрания; в буйном коллективном восторге тело величайшего трибуна Революции погребли в усыпальнице храма, на фронтоне которого впоследствии начертали: «Великим людям — благодарное отечество».
В хоре похвал, сопровождавших похороны графа де Мирабо, диссонансом прозвучала одна только нота — та самая статья Марата, конец которой мы уже процитировали, а начало было таким:
«Народ, возблагодари богов! Парка обрезала нить жизни твоему самому грозному врагу… Рикети больше нет! Прибереги слезы для твоих истинных защитников. Вспомни, что он был одним из прирожденных слуг деспота и бросил вызов двору, лишь чтобы получить твои голоса. Мирабо в Пантеоне! Какое кощунство, какая насмешка! Есть от чего прийти в отчаяние возвышенной душе. Руссо и Монтескье покраснели бы, увидев себя в столь дурной компании, а Друг народа был бы безутешен…»
Марат был тогда единственным или почти единственным, кто думал, что настоящий демократ покраснел бы на веки вечные, если бы рядом с ним упокоился Мирабо. Однако в народе очень скоро многие начали разделять это мнение: тайные бумаги короля Людовика XVI, обнаруженные 13 ноября 1792 года в «железном шкафчике», доказали непосвященным, что, несмотря на свои красивые слова, депутат от Экс-ан-Прованса был на деле хитроумным защитником монархии.
Мысль о том, чтобы вынести останки Мирабо из Пантеона, совершенно естественным образом возникла в связи со смертью Марата: самые ярые якобинцы тогда вспомнили, что он первым почуял правду. Этим объясняется текст поразительного декрета от 5 фримера, которым Конвент постановил, что «великих людей без добродетели не бывает, и тело Оноре Габриэля де Мирабо будет извлечено из французского Пантеона. В тот же день, когда тело Мирабо покинет Пантеон, туда будет перенесено тело Марата».
Более насущные заботы отсрочили эту мрачную процедуру. Но термидорианский переворот не потушил вспышку ненависти, и 26 фруктидора II года общество якобинцев потребовало точного исполнения принятого решения. Поэтому, прежде чем гроб с Маратом был перенесен под своды Пантеона, произвели отвратительный и неприличный ритуал.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии