Любовь Орлова - Нонна Голикова Страница 4

Говорят, говорят… Ю. Сааков в своей книге «Любовь Орлова. 100 былей и небылиц» взялся распутать бесчисленные домыслы вокруг великой кинозвезды. Но и сам порой запутывается в этих небылицах. Например, в истории эвакуационной паники в Баку во время войны, которую сумели остановить именем Орловой. Во-первых, это было именно в Баку, а не в каком-либо другом городе. Историю эту я слышала от Григория Васильевича, который мне рассказал, как в тяжелейшие дни эвакуации, наступления немцев, когда охваченные страхом люди брали штурмом поезда, опрокидывали вагоны, кому-то из городских властей пришла счастливая мысль: город обклеили афишами с якобы предстоящим концертом Любови Орловой. На самом деле концерт и не предполагался. Но, так или иначе, паника на какое-то время была приостановлена. Если Орлова выступает, то всё не так страшно…

Влияние её имени было поистине магическим, и я помню, с какой гордостью говорил об этом «её Гриша». Мне не забыть его рассказов. Он был рассказчик потрясающий, единственный в своём роде. Обволакивающий и проникающий, мягкий, красивый, какой-то ласковый и сразу забирающий внимание голос, артистизм, юмор, точность в акцентах рассказа. Она же, как правило, молча слушала, никогда не перебивая, как бы априори принимая всё, что исходит от него. А ему всегда было что рассказать: «Чарли Чаплин… Моя подружка Марлен Дитрих… Когда я танцевал с Лилей Брик… В Ватикане нас принимал папа…»

Я слушала раскрыв рот. Но главным содержанием всех его рассказов, основным стержнем, вокруг которого вращался не очередной сюжет, а весь мир и вся жизнь, — была она. Он говорил о ней — в её присутствии, в её отсутствие — с неизменной улыбкой восхищения, как бы приглашая собеседника это восхищение разделить.

Помню, как однажды Любочка перебила его: «Гришенька, помолчите, пожалуйста, а то Маша (это моё домашнее имя. — Я. Г.) останется голодной».

Слушая красивого Григория Васильевича, я забывала есть.

Это, как правило, были застольные беседы во Внукове. Какое легкомыслие! Я ничего не записывала! В определённом возрасте кажется, что так будет всегда и ты всё сто раз успеешь… Но всегда ничего не бывает, и как потом понимаешь это, и вспоминаешь, о, как вспоминаешь!..

Она о нём говорила с придыханием. «Гриша!» — произносила она, и было ясно, что выше этого, и объёмнее, и важнее нет ничего во всём мире, который без него — пуст…

В нашей стране, думаю, нет никого, кто не знал бы, кто такая Любовь Орлова. В связи с этим именем в нашем сознании сразу начинают мелькать тоже всем известные кадры. Анюта с веником верхом на быке — «Весёлые ребята»; чечётка на пушке в «Цирке»; танцующая лезгинку Дуня-Стрелка с усами из соломы — «Волга-Волга»; две хохочущие прелестные женщины с одинаковыми лицами — «Весна»; хитроумная Таня Морозова, вся в саже, лихо чистит картошку в ритме марша из «Весёлых ребят» — «Светлый путь»; и снова «Цирк» — красавец Массальский бросает к ногам плачущей Мэри бесконечные шубы и туалеты. И сидит на полу Мэри, вся в слезах, и медленно снимает чёрный парик со светлых своих волос. В какое-то мгновение она так и замирает: половина головы — белая, половина — чёрная… Один из уникальных кадров мирового кино, метафора, вызывающая бесконечную цепь философских ассоциаций, размышлений о жизни, где тёмное и светлое неразрывно, где всё едино в контрасте и противоречии.

«Я хотел быть счастлив в СССР, но это невозможно!» — восклицает сквозь слёзы неразделённой любви Мэри — Орлова в «Цирке». Мы воспринимаем эту фразу как привычную и безусловную данность, забывая, что она возникла в 1936 году и что её автор Николай Эрдман был арестован и сослан. Но счастливчик и баловень судьбы Александров дал жизнь этим словам, этой крамольной истине, искусно закамуфлированной английским акцентом героини.

И не сразу улавливаемая фраза эта, да и не только она, исподволь наполняла все перипетии истории Мэри — Орловой и «Петровича» — Столярова вольным духом, лукаво маскируясь под наивную сентиментальность и лёгкий юмор.

«Весёлые ребята», «Цирк», «Волга-Волга». Годы создания этих фильмов вошли в историю страны как самые страшные годы взаимного подозрительного страха и недоверия, гибельного морока, уничтожения людей, истребления личности. Фильмы Александрова и Орловой с их звонкой жизнерадостностью, заразительным юмором, весельем, блистающие исключительными актёрскими индивидуальностями, наперекор всему помогали людям жить, дарили им праздник, давали возможность видеть негаснущий свет жизни. Они были наполнены такой энергией любви, что люди снова ощущали осмысленность жизни, её горячее дыхание.

Вопреки всему герои этих комедий отважно веселились, плясали, пели и — главное — любили. Это было бегство в праздник и любовь, победное презрение ко всему, что мешало самым естественным человеческим проявлениям и таланту жить. Искрящийся мир этих комедий, накал их победительной жизнерадостной стихии выплёскивался силой любви их основных создателей — яркой звезды с ослепительной счастливой улыбкой и блистательного кинофантазёра, фильмы которого до сих пор не похожи ни на какие другие. Счастье их союза было так безмерно, что его хватало на весь мир.

И — песни Дунаевского. «Любовь нечаянно нагрянет», «Сердце в груди бьётся, как птица», «Журчат ручьи» — звенит голос Орловой о жажде счастья вопреки всему, перед которой отступает и страх, и отчаяние. Любовь Орлова стала символом любви и отважной надежды.

«Орлова — символ тоталитарной эпохи», — заявил вдруг один из критиков, и вот уже много лет все в один голос повторяют на все лады эту странную и абсурдную мысль.

«Новая валькирия в белом свитере и крупном перманенте, марширующая под красными знамёнами… такой она осталась в памяти нации», — добавляет критик. Да вовсе нет! Она запомнилась в тех любимых кадрах, которые мы только что вспоминали и которые неизменно возникают на телеэкране при любом упоминании об их создателях. Первомайская демонстрация, ударная работа на ткацких станках — что ж, всё это было неотъемлемой частью социалистического быта и бытия того времени.

Нет, Александров не создавал фильмов о Сталине, и домашние интерьеры в его комедиях никогда не украшали портреты вождя, что сплошь и рядом можно было видеть в кинолентах той эпохи. И какой там тоталитаризм, когда их посетила такая любовь! И только один-единственный критик — и его фамилию я запомнила — догадался-таки, что «Орлова является первой и почти неповторимой советской звездой, парившей над любой идеологией…

Её жизнь просто совпала с этим временем. И она подарила этому времени множество общечеловеческих ценностей, которые продолжают существовать и вне советской идеологии, и после крушения советского уклада». Ну наконец-то догадались, подумала я, с удовольствием читая фамилию автора этих строк — Е. Сальникова.

Такой популярности, такой зрительской любви и обожания не знал, вероятно, ни один артист. Газета «Московский комсомолец» в 2000 году опубликовала список личностей, оказавших наибольшее влияние на людей XX столетия. Среди них была названа и Любовь Орлова.

Любовь Орлова — это имя стало нарицательным обозначением вершины человеческого успеха, любви и славы. Судьбы её героинь, как и её собственная судьба, были сказочно уникальными и обнадёживающе достоверными. Её популярность, повторяю, была просто фантастической, на грани психоза в самом прямом смысле этого слова. Психиатрия 1930–1940-х годов официально зафиксировала психическое заболевание, которое так и было названо — «синдром Орловой».