Над нами темные воды. Британские подводные лодки во Второй мировой войне - Джон Гибсон Страница 4

В первый раз я увидел ее, когда шел по мосту, соединяющему портовый город Барроуин-Фернесс с островом, где на судоверфи «Виккерс-Армстронг» строили подводные и надводные суда. Лодка стояла в достроечном бассейне. Серая, местами коричневая от ржавчины и красно-оранжевая от сурика, она производила впечатление незавершенности и безжизненности. Подводная лодка угадывалась в ней только по длинному узкому корпусу. Для времен массового производства она выглядела удивительно одиноко. Правда, к сходням была прикреплена дощечка с информацией, по которой рабочие смогли бы узнать ее, если бы рядом стояло много других подобных лодок. Осенью 1942 года судоверфь только начинала наращивать производство, и если вокруг стапелей уже толпились рабочие, то в достроечном бассейне было удивительно тихо.

Барроуин-Фернесс являл собой скопище автобусов, магазинов и шумной толпы преуспевающих людей. Источник этого процветания – судоверфь – обезображивал горизонт: на фоне сентябрьского неба вырисовывались покрытые копотью и окутанные дымом подъемные краны, трубы и мачты. Но звуки работы верфи не достигали города, защищенного широкой водной полосой. В городе и за его пределами было тихо и спокойно – ни шума печей, ни грохота клепальщиков – ничто не говорило об интенсивном труде на острове.

Я перешел на мост, свернул направо и разыскал помещение, которому предстояло быть нашей штаб-квартирой в течение следующих шести недель. Там я познакомился со старшим механиком, который находился в городе уже два месяца и наблюдал за рождением нашей лодки. Он собственноручно делал чертежи различных устройств и яростно спорил со специалистами, доказывая свою правоту. Из офицеров я прибыл последним, к тому же был некадровым, поэтому чувствовал себя как рак в пруду с золотыми рыбками. Впрочем, на нас не было знаков отличия, когда вечером мы надели гражданскую одежду и отправились в местный театр, где для офицеров резервировали специальную ложу.

На следующий день я поехал на вокзал встречать экипаж лодки. Меня порадовало, что все прибывшие прошли подготовительный курс в Б лайте, ходили на учебных подлодках и, как и я, не раз испытывали горькие разочарования. Сейчас, в ясный солнечный день, они легко сходили на перрон – шестьдесят человек из разных уголков Англии и Британской империи. Шестьдесят моряков, которым предстояло отправиться из этого маленького западного порта к дальним берегам. Группами и поодиночке они уверенным шагом направились к вокзалу. Каждый нес свой багаж.

С самого начала эти люди работали вместе. Старшины укомплектовали свои отделения и принялись обучать и натаскивать подчиненных. Они читали им лекции и просто беседовали. Одновременно добывали для своей лодки имущество и оборудование. Все были заняты полный рабочий день. Приходили к девяти и завтракали на верфи. Одни члены экипажа досконально знали свое дело, другие чувствовали себя не так уверенно. Нам предстояло разобраться с каждым, выяснить, как он поведет себя на боевом посту. Выбрали орудийный расчет и наблюдателей, предварительно тщательно проверив их зрение. Лодка еще не была закончена, а экипаж уже был на своих местах. Рабочие верфи относились к этому с пониманием.

Пожалуй, мы были слишком сильно увлечены своим делом. Во всяком случае, в то время мне так казалось. Та видимая жесткость, с которой командир излагал нам свои мысли, представлялась мне излишней, пока я не осознал, что некоторые из офицеров и почти половина матросов уже ходили на боевых лодках, и для того, чтобы мы стали единой командой, их необходимо было избавить от излишней самоуверенности. К тому же характеры и темпераменты у нас были разными.

Большинство старшин были опытными подводниками. Наводчик орудийной установки, например, здоровенный детина с длинной бородой, отлично знал свое дело и относился к своей пушке словно к любимой женщине. Кадровых офицеров почти не было заметно, потому что они спокойно и уверенно несли службу. В то же время среди наших торпедистов были коммивояжер и каменщик, а француз-гидрофонист прежде работал шлифовальщиком – эти ребята и сошли с поезда в то памятное мне сентябрьское утро. И те и другие поровну делили почести за успехи и порицание за ошибки, вместе рисковали и переносили тяготы службы. Все они были частью команды, которая заставляла лодку подчиняться, поэтому у меня нет необходимости и желания характеризовать каждого из них. Мы были одним экипажем и чувствовали свое единство, когда бороздили океаны или выходили на берег. Первый потопленный нами корабль – заслуга всех и каждого. Экипаж плавучей базы снабдил нас снарядами, пищей и топливом, рабочие судоверфи построили лодку с корпусом из стали, которую дала им страна. Таким образом, все работали на победу.

В нашу полупустую квадратную комнату через запыленное окно падает солнечный свет. У окна, выходящего на достроечный бассейн, стоит длинный стол, за которым сидим мы с инженером-механиком. В дальнем углу помощник командира медленно печатает на портативной машинке. Командир экипажа расхаживает по комнате, читая утреннюю газету. Командир торпедной боевой части сейчас в немилости: перед завтраком он ходил охотиться на уток и случайно выпустил заряд дроби в сторону нескольких военнослужащих женской вспомогательной службы военно-воздушных сил, которые в тот момент, согнувшись, пытались освободить крепление аэростата заграждения. Никто не пострадал, но командир торпедной части решил от греха подальше на время убраться на лодку. Я не знаю, чем себя занять. Все что-то делают, а я в сотый раз с умным видом просматриваю перечень корабельного имущества и проверяю секстанты, мыслями уносясь в открытое море вместе с темп счастливчиками, которые покинули Барроу и теперь несут патрульную службу. Громко тикают часы. Мне кажется, что командир смотрит на мою спину с некоторой долей иронии. Наверное, штурманы всегда чувствуют себя не у дел в судоверфи.