Возвышение Китая наперекор логике стратегии - Эдвард Николае Люттвак Страница 4

Во всех больших государствах внутриполитическая жизнь столь насыщена, что их лидеры и те, кто ответственен за принятие решений, не могут уделять равное внимание внешним делам, разве что во время какого-нибудь кризиса. Им не свойственно постоянное беспокойство о событиях на международной арене, присущее малым странам сходного уровня развития. В конце концов, индивидуальное восприятие и интеллектуальные способности людей одинаковы как в странах с устоявшимся способом правления, чье население составляет несколько миллионов человек, так и в мега-странах, таких как Российская Федерация, США, Индия и Китай, где лидеры каждый день имеют дело с внутренними проблемами или даже чрезвычайными ситуациями в дополнение к обычным рабочим заседаниям и официальным обязанностям.

В результате мы имеем нечто большее, чем просто невнимание к внешнему миру. Это не только возможная, но и обычная позиция лидеров великих держав, и даже целых правящих политических элит, когда внимание внешним делам уделяется только ради приятного отвлечения от тяжелых проблем внутренней политики, где почти каждое решение приемлемо для одних, но недопустимо для других. В то время как без политической поддержки иностранцев можно и обойтись.

Великодержавный аутизм хуже, чем простое невнимание к внешним делам, потому что в отсутствии серьезного и тщательного изучения вопроса (срочные внутренние заботы делают это невозможным) ответственные за принятие решений люди не могут вникнуть в существо дела со всеми его деталями и сложностями, даже если им предлагается необходимая информация (что маловероятно: сотрудники разведки, чтобы их карьера не пострадала, отнюдь не придерживаются правила говорить высшим руководителям то, чего те не хотят слышать). В действительности решения по внешнеполитическим вопросам обычно принимаются на основе очень упрощенных, схематичных представлений о сложных, плохо управляемых реальностях, которые тем самым искажаются, чтобы совпасть с общими понятиями, ожиданиями и перспективами. Только таким образом политик из Массачусетса или Мичигана, считающий себя недостаточно квалифицированным для того, чтобы высказаться по местным проблемам, скажем, по поводу Миссисипи («слишком чужой, чтобы разбираться в локальной политике»), может уверенно выразить свою точку зрения на то, что, по его мнению, лучше всего подходит для Афганистана, Ирака или Ливии.

Несомненно, именно поэтому умнейшие люди Пекина способны убедить самих себя в том, что визит в Индию премьера Вэнь Цзыбао (Wēn Jiābao) может успокоить многочисленные опасения и тревоги, вызванные новыми китайскими инициативами¹⁵, посредством предложения Индии привлекательных перспектив выгодных коммерческих сделок с Китаем. В этом случае, как часто бывает, схематичное представление выступает в роли всем известного кривого зеркала: так, для многих китайцев китайский бизнес – это действительно бизнес, а индийский бизнес – это сама Индия, поскольку ее внутренние экономические интересы не сильно отражаются на внешней политике, где доминируют интересы профессиональных дипломатов и позиции наиболее идеологических из избранных политиков (если бы это было не так, отношения между США и Индией не были бы такими ограниченными, какими они являются начиная с 1947 года и до последнего времени).

Таким образом, всевозможные соблазнительные сделки, которые лидеры китайского бизнеса и обычные предприниматели предлагают своим индийским коллегам, обычно не имеют никакого значения для тех, кто принимает решения в Индии. Тамошние официальные лица прежде всего уделяют внимание геополитическим, а не экономическим интересам; что касается политиков, то их, разумеется, можно заинтересовать личной выгодой, но никак не экономическими интересами страны в целом. В любом случае, как индийские чиновники, так и политики прекрасно понимают, что они не могут допустить территориальных уступок без того, чтобы немедленно не потерять свою должность, если не нечто большее.

Это, наверное, сложно понять китайским лидерам, которые в последнее время почти добровольно уступали территории или как минимум отказывались от давнишних территориальных притязаний для того, чтобы урегулировать территориальные споры с соседними странами. В ходе двусторонних переговоров, китайская сторона уступила 100 % своих притязаний на территории Афганистана, 76 % – Лаоса, 66 % – Казахстана, 65 % – Монголии, 94 % – Непала, 60 % – Северной Кореи, 96 % – Таджикистана и 50 % – Вьетнама на суше (что сильно контрастирует с неуступчивостью Китая в отношении границы с Вьетнамом по морю). С Советским Союзом, а затем и с Российской Федерацией переговоры также были успешно завершены на основе 50 %-ных уступок каждой стороны¹⁶.

Очевидно, территории, являвшиеся предметом переговоров, прагматически рассматривались китайцами как предмет торга, и так как они были относительно небольшими и не слишком ценными, равно как и их население: небольшое и в основном не китайское, – уступки были сделаны. Одна из целей Китая состояла в расчистке пути для трансграничной торговли, что экономически было не особенно значимо на национальном уровне, но политически важно для отдельных регионов, поскольку способствовало обогащению и стабилизации строптивого некитайского населения пограничных территорий КНР; другая цель состояла в том, чтобы убрать препятствия сотрудничеству в области безопасности в отношении тех же самых народностей, живущих по большей части в сопредельных государствах. Для того чтобы обеспечить сотрудничество пограничных властей по обе стороны границы в деле подавления оппозиционно настроенных инородцев, было необходимо определить и демаркировать эти самые границы в духе взаимного согласия, и китайцы были готовы заплатить эту цену.

Деловые сделки-компромиссы урегулировали территориальные споры с 12 китайскими соседями путем раздела спорных территорий на суше, так как с китайской точки зрения это были обычные обмены собственностью, к тому же эти территории не отличались экономической привлекательностью.