Война роз. Троица - Конн Иггульден Страница 4

Белесый предутренний свет был еще холоден и сероват, а замок уже ожил. Из конюшен выводили и обтирали сеном лошадей; лаяли и грызлись меж собой собаки, взвизгивая и отскакивая под пинками тех, кому они попадали под ноги. Сотни людей, в основном молодых, стаскивали поклажу и оружие, озабоченно снуя по главному двору с охапками и кулями разной величины. Из главной башни своей крепости за всей этой шумной суетой наблюдал в окошко Генри Перси, граф Нортумберлендский. Под августовской жарой камни замка источали тепло, но старик все равно кутался в плащ с меховой опушкой, обернув им плечи и прижимая полы к груди. Был он по-прежнему высок и статен, но возраст уже брал свое и гнул его к земле. Шестой десяток знаменовался ломотой и хрустом в суставах, что делало движения болезненными, а нрав все более запальчивым.

Через свинцовую оплетку окна граф смотрел с хмурым прищуром. Подворье постепенно пробуждалось, оживал и город за стенами замка. С солнцем мир словно воскресал к жизни, и Перси готов был действовать после всего этого нескончаемого выжидания. Сейчас он смотрел, как внизу собираются закованные в броню рыцари; как оруженосцы протягивают им щиты, выкрашенные черным или обернутые мешковиной с обвязкой из бечевы. Цветов Перси – голубых с желтым – на виду не было, отчего подчиненное воинство ждало его приказаний с хмурым видом. На какое-то время им предстоит стать безликой серой толпой, отребьем без рода и племени, дома и семьи. Людьми без чести, хотя воинов, как известно, отличает и связывает меж собой именно честь.

Старик втянул воздух, резко потерев нос ладонью. Затеянной хитростью никого вокруг пальца не обвести, но когда кровавая бойня закончится, он так или иначе сможет утверждать, что ни один из его латников или лучников к ней не причастен. И что немаловажно: те, кто мог бы выступить его обличителем, будут уже лежать в земле, холодные и безжизненные.

Из задумчивости его вывело приближение сына: вон он идет за спиной, железно постукивая шпорами по половицам. Старый граф обернулся, сердце чутко замерло в ожидании.

– Бог да дарует тебе хороший день, – сказал Томас Перси с поклоном.

Он тоже повел взглядом на окно, за которым кипела сутолока. Томас возвел бровь в немом вопросе, на что отец лишь раздраженно фыркнул: действительно, снаружи все так шумело людьми, торопливым шарканьем и стуком шагов, что и разговаривать затруднительно.

– Идем со мной, – бросил Перси-старший и, не дожидаясь ответа, нетерпеливо двинулся по коридору, самой своей властностью увлекая Томаса следом. На подходе к своим покоям старик остановился и, буквально втащив сына внутрь, захлопнул у него за спиной дверь, после чего, порывисто переходя от комнаты к комнате, стал поочередно распахивать и захлопывать все двери. У него на скулах проступал пятнистый румянец взволнованной подозрительности, лишь усиливающийся сетью лиловых прожилок на щеках и носу. С такой расцветкой красноватого мрамора бледность ему не грозит. Краснота эта, нажитая в том числе и за счет крепкого хмельного питья по ту сторону шотландской границы, нраву Перси вполне соответствовала. Возраст не смягчил старика; скорее он его высушил и закалил.

Удостоверившись наконец, что они одни, граф возвратился к сыну, который терпеливо ждал, стоя спиной к двери. Томас Перси – барон Эгремонт – ростом был не выше, чем когда-то его отец, но при отсутствии возрастной сутулости вполне мог смотреть старику через голову. В свои тридцать два Томас был в расцвете мужественной красоты: черные волосы без намека на проседь, руки сильны и жилисты – шесть тысяч дней ратных упражнений вылепливают фигуру не хуже любого скульптора. Стоя на месте, он как будто лучился здоровьем и силой; на румяной коже еще не было отметин ни от шрамов, ни от недугов. Несмотря на разницу в годах, отец с сыном имели несомненное сходство, прежде всего носа – фамильный хрящеватый клюв Перси, который нынче можно было то и дело замечать в ближних деревнях и фермах вокруг Алнвика; счет шел на дюжины.

– Ну вот, наконец-то мы наедине, – угомонился с поиском граф. – У нее, твоей разлюбезной матери, всюду уши. Даже с родным сыном нельзя поговорить без того, чтобы ее наушники не донесли о каждом моем слове.

– Ну так что ж за новости? – полюбопытствовал Томас. – Я вижу, люди собирают мечи и луки. Опять что-то на границе?

– Нынче нет. Эти чертовы шотландцы вроде как притихли, хотя я уверен, что Дуглас без устали так и рыщет, так и принюхивается к моим землям. С зимой, когда прижмет голод, они как пить дать сунутся, думая разжиться моим скотом. Ну да мы всыплем им так, что вмиг смажут пятки.

– Я о другом, отец, – проговорил сын, скрывая досаду. Дай отцу волю, так он об «этом выжиге Дугласе» будет разглагольствовать часами. – Твои люди. Они укрыли цвета. Кто угрожает нам настолько, что против него приходится пускать безымянное войско?

Стоящий рядом отец, широко, словно хищные когти раздвинув пальцы, поддел сына за кожаный нагрудник и подтянул к себе.

– Невиллы, мой мальчик. Невиллы твоей милейшей матери. Невиллы всегда и всюду. Куда б я ни глянул в своих душевных невзгодах, так они уж тут как тут, вечно у меня на пути! – Граф Перси поднял свободную руку, сомкнув пальцы наподобие гусиного клюва, которым сердито цапнул воздух возле сыновнего лица. – Стоят таким числом, что и не сосчитать. Составляют великолепные брачные партии, прорастают во всех генеалогических линиях, просачиваются в каждое высокородное семейство, в каждый дом! Мало мне того, что меня с фланга когтят проклятые шотландцы, грабительски налетают на Англию, жгут деревни в моих собственных владениях. Не стой я перед ними каменной преградой, пропусти хотя бы одну весну или лето, зиму или осень без того, чтобы не порубать голов их молодой поросли, которую они всякий раз подсылают проверить меня на прочность, так они бы уже хлынули на юг как прорванная, черт возьми, плотина. И где б тогда была Англия, кабы не Перси с его верным ратным служением ей? Однако Невиллам все это пустой звук. Весь вес свой и богатство они швыряют в охапку Йорку, этому песьему щеняке. И он, он взрастает, поднятый на знамя руками Невиллов, в то время как наши титулы и имения наглым образом отчуждаются. Что это, как не воровство?

– Хранитель западной марки, – нехотя процедил Томас. Сетования отца на эту тему он уже слышал множество раз. Граф Перси между тем все больше распалялся:

– Пример один из многих: титул, что должен был отойти к твоему брату заодно с жалованьем в полторы тысячи фунтов в год, но который в итоге достался опять же Невиллу из Солсбери. Тогда я с этим смирился, проглотил. Проглотил и то, что он заделался канцлером, пока мой король не то грезит, не то дремлет, и проспал уже Францию. И вот я уже наглотался от них столько, что полон по самое горло.