Меч и ятаган - Саймон Скэрроу Страница 4

Канониры тут же поднесли горящие фитили к бумажным кулям с порохом, что виднелись в затравочных отверстиях. Порох вспыхнул со злобным шипением, и из дул обоих орудий с раскатистым грохотом вырвались снопы дымного пламени. От жесткой отдачи дрогнула под ногами палуба; Томас был вынужден выставить ногу, чтобы удержать равновесие. Обе кулеврины были заботливо заряжены гнутыми гвоздями, обрывками цепей и кусками свинца — смесью, не столь давно захваченной на одном из кораблей неприятеля. Есть некое дикарское удовольствие в созерцании того, как вражий боезапас используется против самого же врага. Как раз сейчас на глазах у Христова воинства смертоносный заряд из железных обрезков шарахнул в борт корсарского судна и, проломив в двух местах леер, [11]разметал магометан, как тряпичных кукол, образовав из них на палубе недвижные взлохмаченные груды.

— За Бога и Святого Иоанна! — взревел ла Валетт, и люди его отозвались громовым ревом; орали рты, блестели истово глаза. — За Бога и Святого Иоанна-а! — вновь и вновь выкрикивали они, в то время как галера стремилась вперед, прямо к борту вражеского судна.

— Напрягись! — Выкрик ла Валетта был едва слышен поверх буйного рева воинства.

Томас смолк и стиснул зубы, пригнувшись и крепко уперев широко расставленные ноги; одной рукой он схватился за ограждение. Те, кто был рядом и у кого хватило сметки понять, что сейчас будет, последовали его примеру. Палуба под ногами будто подпрыгнула, а стоящий сзади солдат, задев Томаса плечом, грохнулся с еще несколькими на палубу. Обиженно застонала передняя мачта, у которой с треском лопнул один из вантов. Из-под палубы донеслось приглушенное страдальческое мычание гребцов, которых ударом посбрасывало со скамей, но удержали, впившись в плоть, кандалы. Нос «Быстрой лани», специально укрепленный для таких таранных столкновений, с тяжелым скрежетом вознесся вверх, весь в свежих зазубринах, а вражеский галиот под ударом резко накренился, отчего десятки магометан, шумно гомоня, кубарем откатились к дальнему борту, а некоторые слетели через него в море.

— О, Господи Иисусе, — пробормотал Стокли, поднимаясь на ноги рядом с Томасом.

«Быстрая лань» замерла на воде в секунду пронзительного затишья, когда команды обоих судов, частично оглушенные, приходили в себя после удара. И тут предрассветную прохладу разорвал голос ла Валетта:

— Крюки! Кидать на ту сторону, клинить у себя!

— А ну, — Томас махнул Стокли и, опустив копье, метнулся и подхватил один из разлапистых абордажных крючьев на буте веревки. Выпростав небольшой ее отрезок, крюк он подкинул и стал сноровисто раскручивать у себя над головой, а когда выпустил, тот дугой перелетел через чужую палубу и исчез за ней. Томас тут же дернул веревку на себя, избавляясь от провеса, и начал быстро обматывать ее вокруг крепительного клина. В это время через неприятельское судно летели уже и другие крючья, всаживаясь в дерево.

— Табань! — рявкнул ла Валетт. — Живее, живее! Комит, не жалеть плетей!

Гребцы, взгромоздившись обратно на свои скамьи, ухватились за рукояти весел, отполированные за годы безвестными предшественниками, что мучились здесь до них. Приказ табанить поступил раньше, чем они успели изготовиться, а потому первый удар весел по обе стороны вышел невпопад, со всплеском. Тем временем Томас с Оливером, управившись со своими веревками, возвратились в авангард солдат на главной палубе.

Некоторое время «Лань» не двигалась, продолжая давить носом борт неприятельского судна. Но вот она с плавным креном начала отстраняться, а привязанные к абордажным крючьям веревки туго натянулись через неприятельскую палубу. С кормы раздался тревожный возглас: капитан корсаров осознал опасность. Кое-кто из его людей взялся сечь натянутые веревки, но из-за крена палубы это удавалось лишь считаным единицам, что каким-то образом успели забраться наверх по круто поднявшемуся противоположному борту.

Однако было уже поздно. «Быстрая лань» начала отходить, волоча за собой дальний бимс [12]корсарского судна. Черпнув ближним бортом воды, галиот грациозно опрокинулся, сронив при этом в море всю незакрепленную оснастку, а вместе с ней и экипаж. Через решетку палубного настила мелькнули искаженные ужасом лица гребцов, прикованных к своим скамьям. И вот их уже нет, они ушли под поверхность, и лишь облепленное ракушками чрево галиота лоснилось на потревоженных водах бухты. Абордажные крючья отсекли, концы улетели в море. Вокруг корабельного корпуса в попытке остаться на воде барахтались десятки людей. Те, кто умел плавать, направлялись к безопасному берегу, благо он был не так уж далеко. Остальные хватались за все, что только держалось на воде, или пытались уцепиться за брюхо судна.