Палач, сын палача - Юлия Андреева Страница 4

Однако насильственная смерть, является ли она заслуженной или незаслуженной, всегда искупляет грех если она встречена в терпении и с благодарностью. Здесь мы говорили о наказаниях, налагаемых за грехи других людей.

Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»

Обычно Миллер приводил в застенки сына, но на этот раз он понимал, что над рыцарем-разбойником придется возиться долго и упорно, потому как фон Бер был сильным и достаточно выносливым человеком, который привык терпеть боль и лишения. Кроме того, судя по всему, проклятый разбойник не был дураком или простофилей, а значит он понимал не хуже самого палача, что его дело – терпеть до того времени, когда горожане как-нибудь сами собой не наткнутся на его замерзшую жертву и, наткнувшись, будут вынуждены закрыть дело. Потому что он, фон Бер, им все равно ничего не скажет, а мертвые, как известно, молчат.

Мимо палача прошел писарь. Увидев закусывающего перед допросом Миллера, писарь низко поклонился ему, дружески предложив флягу с вином.

– Угощайтесь, моя жена сделала в этом году замечательный сидр, яблочки из собственного сада. Этими руками выращенные, – он улыбнулся, зябко поеживаясь и косясь на просторную округлую комнату, где должен был проходить допрос.

Заслышав шаги приближающегося судьи, писарь сорвался с места, усаживаясь за стол и раскладывая перед собой письменные принадлежности. Дожевывая пирог, Петер поклонился судье и, как ни в чем не бывало, устроился у горящего камина. Его помощник запаздывал, и палачу это было на руку, так как он еще не видел фон Бера и не выбрал, с чего придется начать.

Вскоре стражники ввели гремящего цепью арестованного, и сразу за ним в зал вбежал взмыленный первый помощник палача Михель Мегерер с красным капюшоном морковкой на голове.

– Зачем это? – не понял Петер, уже зная ответ. – Поди, не казнь, да и ты еще не настоящий палач. Чего ради вырядился?

– А если потом этот Ирод меня в темном переулочке споймает? Пусть лучше не знает, каков я с виду. И вам, господин Миллер, посоветовал бы лицо чем-нибудь прикрыть. Не ровен час... Говорят, одному стражнику в Мюнхене он нос откусил, а другому, едва освободился, все причиндалы отрезал.

– Снимай или пошел вон. Мне такой помощник не нужен, – Петер злился, потому что Михель отвлекал его от мыслей.

Извинившись за опоздание, в зал торопливо вошли сразу трое – приор церкви Святого Георгия, главный инквизитор Оффенбурга и доктор богословия из Кельна. Все они были приглашены с целью увещевания непокорного фон Бера.

Судья Себастьян фон Канн задал первый вопрос. Петер следил за лицом фон Бера. Ему было неинтересно, о чем спрашивают преступника. Явно не о погоде и самочувствие родственников.

Арестованный отрицательно замотал головой. И Петер отметил, что бычья шея фон Бера могла бы двигаться и половчей. Это могло говорить о давней ране или болезни. И то, и другое обычно было на руку палачу.

Судья посмотрел в сторону Петера, поманив его пальцем. Палач медленно поднялся и, подойдя к столу, за которым сидел Себастьян фон Канн, встал перед ним.

– Как думаешь, может, показать ему для острастки твои инструменты?

– Не-а… не подействует, – Петер мельком глянул на фон Бера, понимая, что тонкие клещи, иглы, валик с шипами и даже дыба скорее насмешат, нежели напугают сурового воина.

– Тогда делай, что знаешь, – развел руками судья. – Но чтобы этот голубчик мне к ночи сознался, куда дел дочку судьи Тенглера.

Петер кивнул и, подойдя к фон Беру, посмотрел на него сверху вниз. Картинка получилась престранная – маленький, жилистый палач с длинными светлыми как у бродячего актера волосами и здоровенный детинушка с наглой улыбочкой перед ним.

Правда, руки преступника стягивали железные наручники, но Петер понимал, что это не мешает фон Беру смеяться над ним.

– Нельзя ли узнать, с чего вы собираетесь начать? – не выдержав явно затянувшейся паузы, подал голос судья.

– Представлюсь, как это и положено порядочным людям, – не оборачиваясь, бросил ему Петер и, улыбнувшись пленнику, слегка наклонив корпус в сдержанном поклоне, произнес: – Разрешите представиться, мое имя Петер Миллер.

После чего сидящий напротив него великан вдруг вскочил, звеня цепью, и, не удержавшись на скрепленных кандалами ногах, как подкошенный рухнул к ногам лучшего в Оффенбурге палача.