Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век 1914 - 1991 - Эрик Дж. Хобсбаум Страница 39

демократическая партия), явно левые по меркам 1930 года.

Не так просто охарактеризовать политическое влияние депрессии на страны Латинской Америки. Хотя ее правительства или правящие партии и попадали, как кегли, когда крушение мировых цен на основные экспортные продукты производства подорвало их финансы, не все они легли в одном направлении. Большая часть из них упала скорее влево, чем вправо, пусть и на короткое время. Аргентина после длительного периода гражданских правительств вступила в эпоху военных и, хотя ее профашистски настроенные лидеры, такие как генерал Урибуру (1930—193²)> были вскоре выведены из игры, явно сделала поворот вправо, пусть даже в традиционалистском смысле. С другой стороны, Республика Чили использовала депрессию, чтобы свергнуть одного из редких для этой страны военных диктаторов, Карлоса Ибань-Погружение в экономическую пропасть И9

еса дель Кампо (1927—1930, предшественника генерала Пиночета, и резко устремилась влево.

В1932 году эта страна даже ненадолго стала «социалистической республикой» под руководством блестящего полковника Мармадью-ка Грове Вальехо, а впоследствии создала мощный Народный фронт по европейскому образцу (см. главу s). В Бразилии депрессия прекратила существование олигархической «старой Республики» 1889—I93Q годов и привела к власти Жетулиу Варгаса, для которого лучше всего подходит ярлык социалиста-популиста. Под его руководством страна находилась последующие двадцать лет. В Перу сдвиг влево был более резким, хотя самая влиятельная из новых партий, Американский народно-революционный союз — одна из немногих успешных массовых рабочих партий европейского типа в Западном полушарии *, потерпела неудачу в своих революционных начинаниях (1930— 1932). В Колумбии поворот курса влево был еще более резким. К власти после тридцатилетнего правления консерваторов пришли либералы под руководством президента-реформатора, находившегося под сильным влиянием «нового курса» Рузвельта. Наиболее ярко проявился левый радикализм на Кубе, где инаугурация Рузвельта позволила жителям этого протектората США свергнуть ненавистного и, даже по кубинским стандартам, крайне коррумпированного президента.

В обширном колониальном секторе земного шара депрессия вызвала заметное увеличение

антиимпериалистической активности, частично благодаря обвалу цен на потребительские товары,

от которых зависела экономика колоний (или по крайней мере их государственные финансы и

средний класс), частично потому, что метрополии устремились на защиту своего сельского

производителя, совершенно не думая о влиянии последствий такой политики на колонии. Одним

словом, европейские государства, чья экономическая политика определялась внутренними

факторами, не в состоянии были в долгосрочной перспективе сочетать сохранение империй и учет

бесконечно сложных производственных интересов (Holland, 1985, р-гз) (см. главу 7).

По этой причине в большинстве стран колониального мира депрессия положила начало

политическому и социальному недовольству местного населения, которое не могло не обратиться

против колониальной власти, даже там, где политические национальные движения оформились

лишь после окончания Второй мировой войны. Социальные волнения начались в британских

владениях: в Западной Африке и Карибском бассейне. Непосредственной их причиной явился

кризис местного экспорта—какао и сахара. Даже в странах с уже сложившимися

антиколониальными национальными движениями годы депрессии вызвали обострение

конфликтов, в частности там, где политические волнения достигли широких масс. Помимо всего

прочего, то были го* Двумя другими были чилийская и кубинская коммунистические партии.

12 О «Эпоха катастроф»

ды экспансии «братьев-мусульман» в Египте (организации, основанной в 1928 году) и второй волны национально-освободительного движения индийского народа под руководством Ганди (1931) (см. главу 7). Кроме того, победу республиканских ультра под руководством Де Валера на выборах в Ирландии в 1932 году, скорее всего, также можно рассматривать как запоздалую антиколониальную реакцию на экономический кризис.

Вероятно, ничто так ярко не демонстрирует не только мировой характер Великой депрессии, но и глубину ее влияния, как этот беглый взгляд с птичьего полета на мировые политические сдвиги, ставшие ее результатом за период, измеряемый всего лишь месяцами или несколькими годами, на пространстве от Японии до Ирландии, от Швеции до Новой Зеландии, от Аргентины до Египта. Тем не менее о глубине ее влияния не следует судить только по краткосрочным политическим последствиям, пусть даже очень значительным. Это была катастрофа, разрушившая все надежды на восстановление экономического и общественного уклада девятнадцатого века, длившегося так

долго. Период 1929—1933 годов стал пропастью, сделавшей невозможным возвращение в мир 1913 года. Старомодный либерализм умер или казался обреченным на вымирание. Три направления теперь состязались за право интеллектуально-политической гегемонии. Одним из них являлся марксизм. Казалось, что предсказания Маркса наконец-то воплощаются в жизнь, в чем была убеждена в 1938 году даже Американская экономическая ассоциация. Но еще более впечатляющим стало то, что именно СССР оказался застрахован от экономической катастрофы. Капитализм, лишенный своей веры в преимущества свободного рынка и реформированный путем некоего неофициального брака (или долговременной связи) с умеренной социал-демократией некоммунистических рабочих движений, являлся вторым направлением, ставшим наиболее эффективным после Второй мировой войны. Однако в краткосрочной перспективе это была не столько продуманная программа или политическая альтернатива, сколько ощущение того, что, раз депрессия уже позади, ей нельзя позволить вернуться, и в лучшем случае готовность к эксперименту, вызванная явным крахом классического рыночного либерализма. Так, политика шведской социал-демократии после 1932 года явилась сознательной реакцией на провалы экономического традиционализма, преобладавшего в губительной политике лейбористского правительства Великобритании 1929—I93I годов, во всяком случае по мнению одного из его главных архитекторов, Гуннара Мюрдаля. Теория, альтернативная обанкротившемуся свободному рынку, тогда еще только разрабатывалась. Работы «Общая теория занятости», «Спрос и деньги» Дж. М. Кейнса, внесшие в нее наиболее значительный вклад, были опубликованы лишь после 1936 года. Альтернативная практика правительств—макроэкономическое управление экономикой, основанное на анализе национального дохода,—возникла только после Погружение в экономическую пропаст ь 121

Второй мировой войны, и в последующие годы, хотя, вероятно, не без учета событий, происходивших в СССР, правительства и другие государственные институты в 1930-х годах все больше стали рассматривать национальную экономику как единое целое и оценивать ее параметры по совокупному продукту или доходу*.