Столетняя война - Эжен Перруа Страница 39

Один английский шпион, имевший задание собрать для принца Уэльского сведения о намерениях Карла V, весной 1364 г. писал своему правительству:

«Политика нового короля состоит в том, чтобы говорить англичанам красивые слова, пока не получит обратно заложников, каковые находятся в Англии, или хотя бы большую часть; тем временем он пойдет войной на короля Наварры и будет продолжать войну в Бретани; прикрываясь же оными войнами, он будет непрестанно собирать войска; по получении означенных заложников он немедля повсюду пойдет войной на англичан и на княжество (Аквитанию)... и вернет себе все, что попало в руки англичан, после чего истребит их».

Политическое прошлое дофина подтверждало правдоподобность этого предсказания, которое, может быть, больше соответствует фактам, ибо осуществится точь-в-точь, чем намерениям. Если англичане подозревали Карла, в этом не было ничего удивительного: тот, кто отверг одиозный Лондонский мир, отразил великий набег англичан 1359 г., ускорил освобождение отца, способствовал отклонению Штатами «договора заложников», тот не мог до бесконечности мириться с уступками, сделанными по договору в Кале. Но предполагать, что с самого восшествия на престол он готовил разрыв и собирал силы с целью в ближайшее время возобновить войну, — значит обвинять его в двурушничестве или приписывать ему дар предвидения, каким он в такой мере не обладал. В то время слишком много серьезных проблем грозило самому существованию королевства, чтобы еще начинать новый франко-английский конфликт. И чтобы выбраться из этого затруднительного положения, недостаточно было усыплять бдительность недоверчивого противника красивыми словами: следовало еще и убеждать его в своей добросовестности, завоевывать его доверие, а для этого со всем возможным рвением выполнять все договорные обязательства. Как мы увидим, такой и была политика Карла по отношению к Англии почти четыре года. Не будем забывать о постоянном присутствии победителя — придирчивого, бдительного, всегда готового к интервенции, если заподозрит притворство, и тогда результаты, которых добился мудрый король, покажутся еще более замечательными.

Король Наварры с 1359 г. сохранял спокойствие, но в марте 1364 г. начал новый мятеж. И у него вновь были причины, чтобы обратить оружие против Валуа. На сей раз это было бургундское наследство. После преждевременной смерти в 1361 г. последнего герцога Бургундского, тщедушного Филиппа де Рувра, герцогство должно было достаться одному из потомков двоюродных бабок покойного. Этих потомков было двое: Карл Злой, внук старшей — Маргариты, и Иоанн Добрый, сын младшей — Жанны. Вопрос был тот же, что и в Бретани: признает ли бургундский обычай наследование по праву представления? Если да — а похоже, что так и было, — наследником должен был стать Наваррец. Но здесь и судьей, и одной из сторон был такой знатный сеньор, как король Франции. После мнимого расследования он провозгласил наследником себя, аннексировал Бургундию и присоединил ее к домену. Когда же он после пообещал ее младшему сыну Филиппу, этого Наваррец стерпеть уже не мог. И он начал войну с дофином, едва Иоанн уехал в Англию. Этот мятеж был очень опасен, потому что с несколькими бандами наемников Карл Злой осмелился на попытку взять измором Париж. В число его нормандских владений входили Мелан, Мант, низовья Сены; он легко мог угрожать Понтуазу и Крею на Уазе; его тетка Жанна, овдовевшая сорок лет назад после смерти последнего Капетинга, и его сестра Бланка, вдова Филиппа VI, могли впустить его в Мелён, их вдовье наследство. Ему принадлежали все реки, кроме Марны. Но счастливый поворот судьбы позволил устранить эту угрозу. Дюгеклен, которому регент поручил организовать оборону, подарил ему к восшествию на престол самую блестящую победу в своей жизни: при Кошереле близ Манта гасконские контингенты каптала де Буша, Жана де Гральи, служившие Наваррцу, 16 мая 1364 г. были разгромлены наголову. Поскольку Плантагенет, успешно сбитый с толку новым королем Франции, не поддержал Карла Злого, Дюгеклен смог завоевать Котантен, захватить Валонь, но потерпел неудачу под Эврё. Вскоре Наваррец предпочел сложить оружие. Договор, заключенный в марте 1365 г., навсегда лишал его возможности угрожать Парижу. Крепости на нижней Сене у него отобрали; отныне о его мимолетном владычестве здесь будет напоминать лишь очаровательная Наваррская капелла в коллегиальной церкви Манта. За это он получал баронию Монпелье, то есть становился одним из сеньоров этого далекого города, где чиновники герцога Анжуйского сведут иллюзорную компенсацию к ничтожной малости. Отныне Наваррец перешел в разряд мелких интриганов, и королю Франции он больше не был опасен.

Бретонское дело обернулось для Франции не столь выгодно. Вспомним, что согласно договору в Кале, Эдуард и Иоанн, примиряясь, обещали посредничество в деле умиротворения этого герцогства. Но у каждого из них был свой кандидат: у Эдуарда — его воспитанник Иоанн IV ^[68], воспитанный при лондонском дворе, проникнутый ненавистью к Валуа, юноша, которого изгнание научило скрытности и коварству; у Иоанна Доброго — Карл Блуаский, который с удовольствием бы уступил, если бы властная жена не заставляла его быть непримиримым. Участники переговоров, проходивших под эгидой обоих королей в Кале, в Сент-Омере, а потом в Лондоне, тщетно пытались добиться мира в Бретани. Иоанн IV Монфор, когда опекун дал ему юридическую дееспособность, летом 1362 г. вернулся в свое герцогство. Тут же вспыхнула война, за которой потянулся прискорбный шлейф опустошительных рейдов, налетов, захватов и осад. Долгое время ситуация оставалась неясной, пока оба противника не решились на полевое сражение. 29 сентября 1364 г. при Орее Карл Блуаский потерпел сокрушительное поражение. Святой человек — церковь причислит его к лику блаженных — умер как храбрый рыцарь; Дюгеклен, поспешивший на защиту своего «природного сеньора», оказался в числе пленных. Дело Жанны де Пантьевр, а тем самым и дело Валуа было проиграно. Однако, проникшись доверием к новому королю Франции из-за его кажущейся корректности, Эдуард, верный принципам договора в Кале, не попытался воспользоваться выгодной ситуацией. Это позволило Карлу спасти лицо. Договор в Геранде, заключенный в апреле 1365 г., давал Жанне де Пантьевр, дело которой уже не защищал никто, некоторые компенсации за отказ от герцогства: графство Пантьевр в Бретани, виконтство Лиможское. Герцогом Бретонским остался один Иоанн IV, но оммаж он должен был принести Карлу V. В восторге от своего успеха, новый герцог не придал большого значения тому факту, что оказывается в подчинении у ненавистных Валуа. Несомненно, вскоре он изменил бы им; но пока Бретань была очищена от английских наемников, двадцать лет оккупировавших ее. Это было все, на что можно было рассчитывать после разгрома при Орее.

Когда наваррцы были разбиты, а Бретань временно нейтрализована, все «дыры», через которые Плантагенеты могли бы проникнуть в ослабленное королевство, одна за другой закрылись. Легко достичь таких успехов позволил нейтралитет Эдуарда III. Во Фландрии потребуется вся ловкость Карла V, чтобы одержать победу над английской дипломатией и при этом не подтолкнуть Англию к войне. Урегулирование вопроса о фламандском наследстве — за которое в будущем историки станут корить мудрого короля, увидев здесь лишь слепую непредусмотрительность, — было как раз, если рассматривать его в контексте событий, самой блестящей дипломатической победой его царствования. В Кале, при заключении договора о всеобщем мире, который должен был охватить весь Запад, Эдуард примирился с сыном Людовика Неверского, выдав графскому правосудию последних приверженцев Артевельде. Этот мир вскоре перешел в дружбу, насторожившую Валуа. Поскольку Людовик Неверский был убит при Креси, ему наследовал его сын Людовик Мальский, и при нем политика Фландрии изменилась. Людовик Неверский, как и все его предшественники с начала века, показал себя верным вассалом французской короны. Верно выполняя вассальный долг, он оттолкнул от себя самых богатых из своих подданных, крупные промышленные города Приморской Фландрии, разорился на страшных гражданских войнах. Урок был усвоен. Его сын Людовик Мальский, которого в самые мрачные дни восстания держали при себе заложником горожане Брюгге, таких унижений больше не хотел. Твердо решив поднять престиж графской власти, он знал, что без финансовой поддержки сукнодельческих городов эта власть — одна видимость. Поэтому он избавится от французской опеки и сблизится с Англией: поступающая оттуда прекрасная шерсть и далее будет служить сырьем для фламандского ремесла. А политика Эдуарда III в отношении экспорта шерсти после стольких колебаний, похоже, как раз начинала отвечать фламандским интересам. В 1363 г. местом «этапа» шерсти был назначен Кале; товар, за который здесь выплачивали сбор, обогащающий Палату Шахматной доски, далее везли в Брюгге — крупный торговый центр и оттуда наконец в промышленные города. Чтобы шерстяной путь оставался открытым, Людовик Мальский не колеблясь укреплял союз с Плантагенетами.