Алая графиня - Джинн Калогридис Страница 39

Я твердила себе, что если в моем прошлом и была жестокость, то только не с моей стороны. Герцог убил мою мать, какое-то другое чудовище — брата. Раны, от которых я страдаю, их вина, а не моя.

Погруженная в такие мысли, я проехала через Эмилию и Ломбардию и вернулась в Павию.

Мы добрались до дома чудесным солнечным днем. Из конюшни я пошла в комнату Маттео. Отныне, с позволения Боны, я собиралась жить здесь. Мне требовалось уединение, чтобы расшифровывать записи брата, раскладывать карты и научиться общаться с ангелом.

Я вымылась, переоделась и отправилась на поиски герцогини. Я прошла через толпу придворных и просителей, которые дожидались в галерее под дверью раззолоченного кабинета герцога Галеаццо, украшенного зеркалами. Здесь, за огромным резным столом, из-за которого сама она казалась нелепо маленькой, Бона принимала посетителей. Моя госпожа была невысока ростом и совершенно потерялась бы за этим столом, если бы не приказала заменить кресло герцога, похожее на трон, своим, небольшим и изящным. Она оделась старательнее обычного, корсаж черного траурного платья был вышит золотой нитью и украшен скатным жемчугом. Рубины сверкали у нее в ушах и на шее, а вуаль была перехвачена на лбу золотой лентой с крохотными алмазами.

Чикко Симонетта, в свои шестьдесят высокий и могучий как дуб, стоял рядом с ней, пока она щурилась, читая письмо, лежащее на столе. Напротив Боны нервно мялся молодой человек в богатом платье.

Я вышла вперед, низко поклонилась и сказала:

— Прошу прощения, ваша светлость.

При этом я не обращала внимания на стражников, торчавших по бокам от двери. Зато они хмуро посмотрели на меня, поскольку я вошла к герцогине без очереди.

Бона подняла глаза. Она выглядела уставшей, лоб прорезали морщины, под светлыми глазами залегли тени. Но при виде меня герцогиня широко улыбнулась и замахала, чтобы я подошла ближе.

— Дея, моя дорогая! Господь услышал мои молитвы и благополучно вернул тебя домой! Как ты добралась?

Она не поднялась с кресла, хотя раньше в подобной ситуации бросилась бы меня обнимать. Вместо того герцогиня протянула мне руку, украшенную кольцами, и подставила щеку.

— Подойди же!

Подчиняясь приказу, я поцеловала ее в щеку и пожала руку. Она была холодной, хотя в комнате из-за пылающего камина стояла удушливая жара. Бона не только выглядела официально — огромная ответственность, свалившаяся на нее, изменила герцогиню, — но и держалась как-то отстраненно.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказала она, улыбаясь.

— А вы, ваша светлость, — просто великолепно!

— Как прошло путешествие?

— Без приключений, — ответила я.

— Слава богу! — Бона выпустила мою руку, перекрестилась и чуть помолчала. — Боюсь, сейчас нет времени на разговоры, но после ужина мы обязательно поболтаем. Как видишь, просителей у меня больше, чем минут в сутках. Однако… если у тебя имеется какая-нибудь просьба, сегодня, в день возвращения, говори, я не откажу тебе.

Я вовсе не собиралась оглашать свои планы так скоро и при свидетелях, но видела, как ужасно занята Бона. Возможно, в ближайшее время мне не удастся привлечь ее внимание.

— Ваша светлость, у меня действительно есть просьба.

Бона ждала, все еще улыбаясь, и я продолжила:

— Оказалось, что у Маттео во Флоренции имеется семья. Я надеюсь, что в ближайшее время смогу вернуться туда, чтобы жить с ними. Хотя, разумеется, я останусь здесь столько, сколько будет угодно вашей светлости…

Бона слушала меня вполне благосклонно. Если герцогиню и оскорбило то, что я отказываюсь от ее щедрот, то она не подала виду и ответила:

— Тебе лучше поговорить об этом с мадонной Катериной.

— С кем? — Я удивленно подняла голову.

— Теперь она твоя госпожа. — Бона вздохнула. — Девочка была так расстроена после твоего отъезда, что прибежала ко мне, обливаясь слезами, и умоляла, чтобы я позволила тебе служить ей. Она тяжело переживала смерть отца и уверяла, что рядом с тобой чувствует себя лучше. Что еще мне оставалось? — Бона потерла глаза, затем снова сосредоточилась на письме и рассеянно добавила: — Я сделаю так, как она скажет.

Этими словами ее светлость лишила меня своего покровительства и общества.