Врангель. Последний главком - Сергей Карпенко Страница 38

— Ещё р-раз, полковник, повтор-рится такое позорище — повешу р-рядом с вашими мар-родёрами!

Врангель не говорил, а рычал. Хрипло и зло, как кавказская овчарка, почуявшая волка. Вскипевшая кровь частыми жаркими толчками билась в черепную коробку и грозила разнести её вдребезги. Уши заложило, и в них перекатывался гул, подобный далёкой артиллерийской пальбе. Выброшенная в гневе рука указывала на развесистый дуб, растущий особняком от рощи, высаженной петропавловцами много лет назад вдоль берега Чамлыка.

Нижние ветки его прогнулись под тяжестью двух повешенных казаков 1-го Уманского полка. Со связанными за спиной руками, они только-только перестали биться в судорогах. Лица быстро синели, из глубины широко разинутых ртов вывалились лиловые языки, и вокруг них уже кружили, норовя присесть, злые осенние мухи.

Облитый беспощадным полуденным солнцем, пеший строй сотни уманцев ошеломлённо затаил дыхание: ясно, начальство, хоть оно и в фуражке да с острогами ^[48] дурными, оно и есть на то, чтоб порядок заводить, и права ему все дадены, да уж дуже поганой смерти предали станичников.

Над крепкими заборами и плетнями немо торчали головы в чёрных косматых папахах и белых косынках. И самые набожные устали уж креститься. Прекратили ржать и фыркать лошади, отведённые на водопой. Даже ветерок притих, будто не решаясь тревожить повешенных.

Лишь птицы беззаботно пели высоко в ярко-синем небе, слегка разрисованном перистыми облаками, да зудели деловито мухи.

Перед Врангелем окаменел полковник Жарков. Его серая фигура, сухощавая и ладная, точно вросла в землю, голова склонилась покаянно. Но достоинство офицерское сохранил: глаз не спрятал. Из-под надвинутой на самые брови папахи старолинейного образца стекали по пунцовым щекам, цепляясь за подкрученные кверху усы, струйки пота.

У его истоптанных чувяк сиротливо лежали папахи, ремни, кинжалы, шашки и винтовки повешенных.

Тут же валялись три тугих узла из залатанных простыней. Из четвёртого, вспоротого шашкой, высыпались на пожухшую траву тарелки дешёвого фаянса, две перетянутых солдатским тренчиком ^[49] пары новых сапог, аккуратно сложенные полотняные рубахи и штаны, связка алюминиевых вилок и ложек.

В доме, брошенном иногородними — ушли с большевиками, — казаки похозяйничали со знанием дела. И узлы пеньковыми фуражными арканами связали крепко, и грузили уже бережно на телегу, когда случайно, проезжая с позиции в штаб, наткнулся на них новый командующий дивизией.

Хорунжий Гаркуша и полдюжины конвойцев страшный приказ выполнили, слегка растерявшись и замешкавшись, но не без сноровки. Отведённые теперь в сторону, в жидкую тень развесистых яблонь, остывали. Просыпая сквозь дрожащие пальцы табак-самосад, скручивали и раскуривали цигарки. Глаз друг друга избегали. И тоже молчали.

Сам Гаркуша от предложенного курева отмахнулся. Оттянув большим пальцем ремень закинутого за плечо карабина, исподлобья поглядывал на Жаркова: не шелохнётся полковник, кисти рук смирно прижаты к ляжкам. Но в душе его, почуял, закипает злоба. Верно, на судьбу-изменщицу, на неудалых любителей пограбить чужого добра и, гляди, ещё на новое начальство...