Андрей Боголюбский - Алексей Карпов Страница 38

Древнерусский книжник восторженно описывал построенный Андреем собор, перечисляя хранившиеся в нём драгоценные богослужебные предметы и элементы внутреннего убранства, смысл и назначение которых не всегда нам понятны сегодня: «…двери же церковьныя трое золотом устрой, каменьемь дорогымь и жемьчюгом украси ю многоценьным, и всякыми узорочьи удиви ю, и многими поникаделы (светильниками. — А. К.) золотыми и серебряными просвети церковь, а онъбон (амвон. — А. К.) от злата и серебра устрой, а служебных суд (богослужебных сосудов. — А. К.) и рипидьи (рипид, опахал, используемых при совершении таинства евхаристии. — А. К.) и всего строенья церковнаго златом и каменьем драгим и жемчюгом великим велми много, а 3-е ерусалим (три «ерусалима», дарохранительницы. — А. К.) велми велиции, иже от злата чиста, от каменья многоценьна устрой… Верх бо златом устрой и комары (своды. — А. К.) позолоти и пояс (колончатый фриз. — А. К.) златом устрой, каменьем усвети, и столп (видимо, пристройку к собору, «терем», или лестничную башню. — А. К.) позлати, и изовну (снаружи. — А. К.) церкви и по комаром же поткы золоты (выкованные или вырезанные из золочёной меди фигурки птиц или, может быть, грифонов. — А. К.), и кубъкы (фиалы, декоративные навершия колонн. — А. К.), и ветрила (флюгеры или, может быть, так называемые «ветреницы» — открывающиеся части окончин. — А. К.) золотом устроена постави, и по всей церкви и по комаром около». Судя по всему, летописец несколько преувеличивал в своих восторженных отзывах об украшении храма. Так, далеко не всё в церкви было сделано из чистого золота и драгоценных камней. (Замечу в скобках, что словом «золотые» летописец чаще всего обозначал украшения, в действительности изготовленные из позолоченной красной, так называемой «аравийской», меди.) Но таковы уж были ощущения современников, с благоговением входивших под своды новопостроенного храма, где всё сверкало, сияло золотом и казалось поистине бесценным. В последующих рассказах летописца, помимо серебряных паникадил, золотых и серебряных церковных сосудов и «чюдных икон золотом кованых и каменьем драгим и женчюгом великим, им же несть числа», особо упомянуты «дно» церкви, то есть выложенный цветными майоликовыми плитками пол (несколько плиток были обнаружены при археологических исследованиях собора), «честные кресты», а также расшитые золотом и жемчугами драгоценные пелены и одеяния, в том числе «порты блаженных первых князей», которые «на память собе» развешивали «на праздник» «в две верви, от золотых ворот (главных врат храма. — А. К.) до Богородице (Владимирской иконы. — А. К.), [а от Богородице] до владыциих сений (скорее всего, резиденции епископа, пристроенной к зданию. — А. К.)». Обычай развешивать в храме в торжественные, праздничные дни драгоценные ткани, пелены и расшитые золотом царские одежды имел византийское происхождение. Считалось, что заповедь о том установил для церкви Святой Софии ещё первый император-христианин Константин Великий. От греков эту традицию восприняли и на Руси, в частности в Киевской Софии. Андрей же и его преемники на владимирском княжеском столе стремились сделать всё возможное, дабы их храм ничем не уступал киевскому и походил на константинопольский.

В особой пристройке при храме — златоверхом «тереме», или лестничной башне, — хранились «куны», то есть денежная казна, а также книги в драгоценных окладах, «паволокы» (драгоценные ткани), «укси церковные» (вероятно, епископские облачения), которые также «вешаху» в церкви «на праздник».

Грустно сознавать, что всё это великолепие было разграблено или варварски уничтожено в феврале 1238 года, в страшные дни взятия Владимира монголами. И лишь очень немногое из украшений Владимирского собора дошло до нашего времени, да и то фрагментарно, в виде случайных обломков или деталей позднейших памятников.

Так, некоторое представление о внешнем декоре собора дают фрагменты резных рельефов, когда-то украшавших верхние ярусы фасадов (позднее они были использованы при украшении стен нового собора, перестроенного при Всеволоде Большое Гнездо). Всего уцелели (или могут быть отождествлены предположительно) три сюжетные композиции, определяемые как «Три отрока в пещи огненной», «Вознесение Александра Македонского» (сюжет, выражавший в христианском искусстве идею божественного покровительства светской власти) и «40 мучеников севастийских»; кроме того, сохранились несколько львиных и женских масок, также располагавшихся на стенах Андреева собора, и немногочисленные фрагменты внешних росписей стен. Из множества паникадил, освещавших собор, до нас дошёл лишь один бронзовый обломок, найденный при ремонтных работах в северной галерее храма; это обычный светильник из изогнутого круглого дрота (толстой бронзовой проволоки), заканчивающегося головой дракона и несущего на изгибе диск подсвечника с шипом для установки свечи. Там же были сделаны ещё две ценные находки. Первая — это пластина из красной меди с рисунком, нанесённым методом золотой наводки и изображающим «древо жизни», или виноградную лозу, с двумя птицами по сторонам; очевидно, эта позолоченная пластина («цата») служила украшением одной из многочисленных икон храма. Техника здесь та же, что и на знаменитых «золотых» вратах суздальского Богородице-Рождественского собора XIII века — признанном шедевре древнерусского прикладного искусства, однако сам рисунок, по оценкам специалистов, сделан не слишком умелой рукой. Очевидно, мастер-ювелир лишь осваивал новую для Северо-Восточной Руси технологию, расцвет которой был ещё впереди. Вторая находка и вовсе драгоценна для нас. Это тоже пластина из красной меди с остатками тиснёной надписи в пять строк с молитвенным обращением. Текст молитвы, к сожалению, сохранился лишь частично, но зато в последних четырёх строках он содержит имя того, кто обращался за помощью к Пресвятой Богородице и просил Её даровать милость

…[греш]ному [раб]у Твоему Анъдре[ю].

Трудно сомневаться в том, что заказчиком надписи был сам князь Андрей Юрьевич, устроитель храма. Точно так же — «худым и грешьным рабом Божиим и Пречистыа Его Матере Богородица Андреем князем» или просто «грешным и недостойным рабом Твоим Андреем» — именовал он себя в написанном им несколькими годами позже Слове о милости Божией, посвященном установлению на Руси нового праздника 1 августа во славу Святого Спаса и Пречистой Его Матери.

Из утвари собора сохранился — и тоже не в первоначальном виде — лишь один предмет. Это так называемый Большой сион московского Успенского собора, выполненный из позолоченного серебра с чернью в виде круглой церкви — ротонды, а точнее, его нижняя часть с двенадцатью чеканными рельефными фигурами апостолов, заключёнными в арочные киоты. Большой сион в его нынешнем виде был изготовлен в 1486 году по повелению великого князя Московского Ивана III, однако для его изготовления использовали более ранний сион (реликварий, или дарохранительницу — сосуд для хранения Святых даров) Владимирского собора — вероятно, один из тех трёх «ерусалимов велми велицих, иже от злата чиста», о которых сообщал летописец в цитированном выше рассказе об убранстве храма. Как уже давно установили исследователи, устройство сиона характерно для реликвариев, произведённых во второй половине XII века в Кёльне в Германии. Предположительно называют имя мастера, соорудившего его, — это ювелир мастерской при церкви Святого Пантелеймона в Кёльне Фридерикус, работавший в 60-е годы XII века. Надо полагать, реликварий был доставлен во Владимир с берегов Рейна по заказу самого князя Андрея Юрьевича.