Вольф Мессинг. Экстрасенс Сталина - Вадим Эрлихман Страница 38

В мемуарах Мессинг подробно описал свой немудреный уклад жизни в начале 1960-х, после смерти жены: «Я живу в Москве, в обыкновенной квартире в новом доме на Новопесчаной улице. Я пишу сейчас в комнате за письменным столом, стоящим у окна. Вместо письменного прибора — шахтерская лампа. Слева — кофейный прибор из старинного фарфора. Все это — подарки друзей. Несколько сотен любимых книг. Портрет покойной жены на стене. На телевизоре — кусок удивительной прозрачной горной породы — хрусталя. Я люблю держать его в руках. Подарили мне ее горняки в одну из моих поездок по Советскому Союзу.

В этой квартире обитают четверо — вся моя семья. Кроме меня, сестра моей жены — она ведет наше нехитрое хозяйство — да две забавных белых, как снег, собачки Машенька и Пушинка — дочь и мать. Мы все очень доброжелательно относимся друг к другу и стараемся уважать и понимать желания и привычки другого.

Встал я, как всегда, в восемь утра. Сделал несколько дыхательных упражнений. Занялся туалетом. Потом пошел прогуляться с моими четвероногими друзьями.

Возвращаясь с прогулки, достаю из почтового ящика газеты и письма. Устроился на диване и развернул их. Так же, наверное, как это делаете в свой выходной день и вы, читатель. Итак же, как и всех, меня взволновали и расстроили одни сообщения, обрадовали и воодушевили другие. Современный человек не может не жить жизнью всего земного шара, который достижения науки и техники сделали таким маленьким. И меня радуют и печалят сообщения со всех материков земли — и из Антарктиды, и из Бразилии, и из Австралии, и из Сомали.

В десять я завтракаю. Крепкий кофе с молоком. Пара куриных яиц всмятку. Кусочек хлеба.

От завтрака до обеда — разбор почты. Письма приходят ежедневно. Пишут мои зрители. Советуются по самым различным вопросам жизни и творчества. Пишут ученые — нередко из, казалось бы, далеких областей знаний. Я отвечаю на каждое письмо. Иногда — не сразу. Иногда через неделю, а то и через две, когда придет ясность о том, как я должен ответить.

Ну а если остается время, я отдаю его интересной новой повести, опубликованной в литературном журнале, размышлениям над новыми экспериментами, игре с моими четвероногими друзьями. В такие часы писалась и эта книга.

В четыре часа — простой домашний обед. Короткий отдых. Включаю телевизор. Это удивительное изобретение доставляет мне массу радости. Оно раздвигает стены дома так, что виден весь мир. И нередко оно заменяет мне посещение театра, концерта, цирка.»

Слово «нередко» показывает, что временами Мессинг все же посещал вышеуказанные заведения. Не любил он только кино и по телевизору смотрел главным образом не фильмы, а познавательные программы и новости. Мы не знаем, часто ли он бывал в театре в молодые годы в Польше, но в Советском Союзе полюбил это занятие. Он признавался: «Я люблю все виды театрального искусства — от драмы и оперы до цирка и эстрады. Я был знаком со многими выдающимися актерами: с неповторимым Шаляпиным, ироничным Михоэлсом, могучим Провом Садовским, волшебником Вертинским. И раньше каждый свободный вечер я проводил в театре, на концерте или в цирке. Сейчас нередко вместо этого я сижу у телевизора. Сознаться ли? Одна из причин, которая заставляет меня избегать посещать театры — боязнь быть узнанным. Очень неприятно, когда на тебя, пришедшего спокойно и мирно насладиться игрой актеров, искусством постановщика, тайно из-за спины показывают пальцем, а иной раз и бесцеремонно забегают вперед «поглядеть». Это очень мешает. Это одна из причин, почему я избегаю появляться в местах, где много публики».

Заявление о знакомстве с Шаляпиным вряд ли правдиво — Мессинг мог видеть его разве что издали, в 1915 году, когда великий певец гастролировал в прифронтовой Варшаве. С остальными из названных артистов он действительно был знаком — всегда тянулся к знаменитостям, да они и сами с удовольствием общались с прославленным телепатом. При этом он избегал шумных тусовок; обычно общение происходило в небольших компаниях, о чем он писал в мемуарах: «Иногда вечером заходит кто-нибудь из друзей. Иногда сам я иду к кому-нибудь в гости. Но, как правило, уже в одиннадцать часов я дома. Ведь меня ждут мои четвероногие друзья. Вечерняя прогулка с ними. И в двенадцать часов я уже сплю.

Сегодня я был просто Вольфом Григорьевичем. А завтра у меня снова выступление. Надо будет с утра собирать силы, сосредотачиваться. Надо снова становиться Вольфом Мессингом!..

Поверьте, им нелегко быть».

С годами выступления отнимали у Мессинга все больше сил. Именно поэтому, а не из-за боязни быть узнанным, он стал реже ходить в театры и по гостям. Теперь после каждого концерта он несколько дней восстанавливался — отсыпался, смотрел телевизор, гулял с собаками, то есть вел пассивную жизнь. Он даже стал меньше читать, жалуясь, что «пишут много ерунды». Правда, по-прежнему читал все присланные ему письма, даже самые глупые, и не отказывал себе в общении. По словам Т. Лунгиной, он был близко знаком с такими известными людьми, как артисты Юрий Никулин, Евгений Леонов, Аркадий Райкин, певец Юрий Гуляев, диктор Юрий Левитан. К сожалению, никто из них не написал об этом в воспоминаниях. Неизвестны и случаи, чтобы он помогал им в трудных обстоятельствах. Зато об этом много пишут его менее именитые знакомые, к примеру Эгмонт Месин-Поляков. Однажды телепат вылечил его младшего сына: «Врачи, к которым я обращался, выписали кучу сильнодействующих лекарств, которые я просто боялся давать больному. Я обратился к Мессингу, чтобы тот осмотрел сына. Вольф Григорьевич попросил меня оставить их ненадолго наедине. Когда я вернулся, то увидел следующее: Вольф Григорьевич легко провел рукой по затылку мальчика и сказал, что теперь у него все будет в порядке. И действительно, болезнь прошла бесследно».

Далее Эгмонт Львович вываливает на читателей целую охапку удивительных подробностей о своем друге: «Как-то раз я хотел сфотографировать Вольфа Григорьевича: пришел к нему домой со своим довольно неплохим немецким фотоаппаратом. Он хитро так улыбнулся и сказал: «Ну, фотографируй. Только все равно у тебя ничего не выйдет». Я, конечно, удивился: «Почему это не выйдет? Пленки еще много!» Все проверил, настроил, сфотографировал. А когда стал проявлять фотографии, то увидел, что на пленке изображена толпа людей, идущих по Калининскому проспекту, и слабые очертания его лица на этом фоне. Вот такие дела.

Вы знаете, он поражал меня всю жизнь, к его дару невозможно было привыкнуть. Собирать грибы с ним было изумительно, потому что он чувствовал, где они прячутся. Он очень любил собирать грибы, ему нравился их запах. Запомнил я, как мы оказались на кладбище во время этих походов. «О нем все забыли», — сказал Вольф Григорьевич, показывая на могилу. Щупает пальцами, как слепой, и читает давно исчезнувшую надпись. Так же он записки «читал», которые присылали зрители из зала, — не разворачивая. Что бы человек ни подумал на любом языке — слышал. Подержав в руках какой-то предмет, принадлежащий человеку, он мог рассказать о судьбе его владельца. Вообще, он жизнь каждого мог прочитать от начала и до конца. Я всегда удивлялся: «Как же вы узнаете, что человек умрет?» Он говорил, что видит бриллиантовый сияющий крест над головой этого человека. Помню, он, развлекая меня, загонял воробьев в пустую ловушку, в которой не было даже крошек. Я дергал за палочку и вытаскивал живого воробья! Собак он останавливал взглядом».